Сплетенные судьбами

Каунди Элли

– Возможно, - отвечаю я.
– Но к нам это никаким образом не относится.

– Конечно же, относится!
– сердито восклицает Элай.
– Почему ты не рассказал остальным приманкам? Может быть, мы смогли бы что-то сделать!

– Что?
– спрашиваю я устало.
– Вик и я, мы оба слышали о Лоцмане. Но даже не знаем где он или она находится. И если бы знали, я не верю, что Лоцману удалось бы достичь чего-то, кроме смерти, и утянуть очень многих людей за собой.

Вик трясет головой, но вслух ничего не произносит.

– Но это могло бы дать им хоть какую-то надежду, - упорствует

Элай.

– Что хорошего в том, если их надежду даже нечем поддерживать?
– задаю ему вопрос.

Он упрямо стискивает зубы.
– Но это ничем не отличается от того, что ты пытался сделать, когда заряжал оружие.

Он прав. Я вздыхаю.
– Знаю. Но, в любом случае, говорить им о Лоцмане было бы не очень хорошей идеей. Это всего лишь история, рассказанная моим отцом.
– Неожиданно, я вспоминаю, как мама рисовала иллюстрации, когда он рассказывал. И когда история о Сизифе заканчивалась, и краски высыхали, я всегда чувствовал, как он окончательно успокаивался.

– Я слышал о Лоцмане от кого-то у себя дома, - говорит Вик и делает паузу.
– Что с ними случилось? С твоими родителями?

– Они погибли при обстреле, - сообщаю я ему. Сначала я думаю, что больше ничего не скажу. Но все же продолжаю. Мне придется рассказать Элаю и Вику о том, что случилось, чтобы они поняли, почему я не верю.
– Мой отец обычно устраивал встречи для поселенцев.

Я вспоминаю, как это было волнительно каждый раз, когда все сидели рядом на скамьях и дружно общались. Их лица озарялись светом, когда отец входил в помещение.
– Мой отец выяснил, как можно отключать порт в деревне, чтобы Общество не узнало об этом. По крайней мере, он так думал. Я не знаю, может, порт, по-прежнему, работал или кто-то донес Обществу об этих встречах. Но, когда начался обстрел, все люди оказались собраны в одном месте. И почти все погибли.

– Так это твой отец был Лоцманом?
– благоговейно спрашивает Элай.

– Если и был, то он теперь мертв, - отвечаю я.
– И утянул за собой всю деревню.

– Он не убивал их, - говорит Вик.
– Ты не можешь винить его.

Я могу и виню. Но так же понимаю точку зрения Вика.

– Их убило Общество или враг?
– через мгновение спрашивает Вик.

– Корабли, которые выглядели как вражеские, - говорю я.
– Только представители Общества не появились, пока все не закончилось. Это было что-то новое. Раньше они хотя бы притворялись, что сражаются за нас.

– А где ты был, когда это случилось?
– спрашивает Вик.

– Я был на плато, - отвечаю я.
– Хотел посмотреть, как идет дождь.

– Как те приманки, которые пытались добыть снег, - говорит Вик.
– Но ты не умер.

– Нет, - отвечаю я.
– Корабли не заметили меня.

– Тебе повезло, - считает Вик.

– Общество не верит в удачу, - произносит Элай.

– Я думал, что это единственная вещь, в которую действительно верю, - отвечает Вик.
– Есть везение, и есть невезение, нам же, кажется, никогда не везет.

– Это не правда, - протестует Элай.
– Мы сбежали из Общества и достигли Каньона. Мы нашли карты в пещере и покинули местечко до того, как нас обнаружили.

Я ни с чем не соглашаюсь.

Я не верю в Общество, или в Восстание, или в везение и невезение. Но я верю в Кассию. Если бы мне пришлось отвечать, есть ли нечто большее, во что можно верить, я бы сказал, что верю в то, есть это вообще или нет.

Прямо сейчас есть Я, и я собираюсь продолжать действовать.

– Вперед, - говорю остальным, сворачивая карту.

Наступают сумерки, и мы решаем разбить лагерь в пещере, отмеченной на карте. Когда мы протискиваемся через вход, фонарики высвечивают ряд рисунков и резьбу на стенах помещения.

Элай резко останавливается. И я понимаю, что он чувствует.

Я помню, как впервые увидел подобную резьбу. В том небольшом скальном разломе рядом с нашей деревней. Мама с отцом отвели меня туда, когда я был совсем маленьким. Мы пытались угадать, что могут означать эти символы. Отец упражнялся, перерисовывая знаки на землю. Это было до того, как он научился писать. Он всегда хотел учиться чему-нибудь и во всем искал смысл. В каждом символе, слове и в каждой детали. Когда он не мог найти смысла, то выдумывал его сам.

Но эта пещера восхитительна. Рисунки красочно переливаются, а резьба, выполненная в деталях, тянется по всей поверхности стен. В отличие от рисунков на земле, вырезанное на камне становится ярче на фоне окружающей темноты.

– Кто это сделал?
– спрашивает Элай, нарушая тишину.

– Множество людей, - отвечаю я.
– Рисунки выглядят более свежими. Похоже, что над ними поработали фермеры. А вот резьба древнее.

– Насколько древнее?
– спрашивает Элай.

– На несколько тысяч лет, - отвечаю я.

Самые древние вырезанные фигуры изображают людей с широкими плечами и раскрытыми ладонями. Они выглядят сильными. Одна из них как будто тянется к небу. Я долго гляжу на эту фигуру, на вытянутую руку, и вспоминаю, когда в последний раз видел Кассию.

Общество пришло за мной рано утром. Солнце еще не взошло, а звезды почти погасли. Это было самое удобное время для того, чтобы арестовать меня.

Я очнулся в тот момент, когда они наклонились ко мне в темноте и открыли свои рты, чтобы сказать то, что говорили всегда: Бояться нечего. Пойдем с нами. Но я ударил их прежде, чем они вымолвили хоть слово. Я пролил их кровь до того, как они смогли увести меня и заставили обливаться кровью меня самого. Каждый инстинкт кричал: борись, и я боролся. Всего однажды.

Я боролся, потому что нашел свое успокоение в Кассии. Я знал, что могу найти отдых в ее прикосновениях, которые одновременно сжигали и очищали меня.

Но борьба не продлилась долго. Их было шестеро против меня одного. Патрик и Аида еще не проснулись.

– Веди себя тихо, - сказали офицеры с чиновниками.
– Так будет лучше для всех. Или нам заткнуть твой рот?

Я покачал головой.

– Классификация всегда показывает истину, в конце концов, - сказал один из них остальным.
– Предполагалось, что с ним будет легко; он вел себя послушно долгие годы. Но Отклоненный всегда остается Отклоненным.