Сплошной разврат
Шрифт:
— Ну и что? — Саша дернула плечом.
— Сдаюсь. — Трошкин поднял ладони кверху. — Но сначала объясните мне, почему вас интересует Иратов.
— Здрасьте! Я — политический журналист, а он — будущий губернатор.
— И все?
— А разве этого мало?
— Мы не поссорились, а как бы правильнее сказать? Разошлись во взглядах. Так бывает. — Трошкин погрузился в тяжкие раздумья. Его лицо доходчиво демонстрировало, что мысли об Иратове для него мучительны; что он гонит их от себя, а они, жестокие, его преследуют, и он страдает. Трошкину не терпелось немедленно сообщить Саше нужную информацию
— Странный вы человек, — вдруг сказала Саша. — Вас не поймешь. Как переменная облачность.
— Да? Звучит красиво. Как изысканный комплимент, — кокетливо сказал Трошкин.
— Это не комплимент, а совсем наоборот. Хуже переменной облачности только стихийные бедствия. Потому что всегда попадаешь не в масть. Подул холодный ветер, солнце пропало — бежишь потеплее одеваться. Только оделась — появляется солнце, становится жарко, опять надо переодеваться.
— Вы хотите сказать, что…
— Вот именно. — Саша не скрывала осуждения. — Вы то скрытничаете, то откровенничаете, то распахиваете объятия, то уходите в глухую оборону.
— Готов распахнуть объятия, но только с тем условием, что вы не откажетесь в них упасть. Идет?
— С условием? Нет, не идет. В том, чтобы упасть, никакого трюка нет. Удержаться от падения — вот задача, — сказала Саша. — Обойдусь без вашей информации.
— Ладно, — сдался Трошкин. — Клянусь говорить правду, и только правду. Спрашивайте.
— О господи, я не об этом, что вы как на допросе. Я о стиле.
Трошкин усмехнулся:
— То есть вопросов больше нет?
Саша засмеялась:
— Глупо было бы не воспользоваться, правда? Журналистский зуд — разрешают задать вопрос, значит, надо срочно спрашивать. Расскажите мне о Светлане Григорчук.
Трошкин вздохнул с облегчением — наконец-то. Сама попросила.
— Раз вы спрашиваете меня, значит, вам уже рассказали о наших с ней отношениях. Впрочем, секрета я из этого не делаю, что было — то было. Света — сложный человек. И довольно несчастный. Не потому, что ее жизнь так рано и нелепо оборвалась, а потому, что она все время гналась за лучшей участью, тратила на эту дурацкую гонку все силы и потому радоваться жизни не умела. Казалось бы — молодая, красивая, одаренная женщина, есть все данные для счастья… Или если не для счастья — никто же не знает, что это такое, — то для удовольствия. Нет, она откладывала все на потом.
— Неужели? — скептически спросила Саша. — Никаких текущих удовольствий? А вы?
— Я? Я старался, но не мог отделаться от чувства, что и меня она воспринимает как мостик в светлое будущее.
— Не вижу противоречия. — Саша пожала плечами. — Она могла примеривать вас на будущее или топать в будущее по вашим хрупким косточкам, как по мостику, и одновременно наслаждаться… общением с вами, Александр Дмитриевич.
— Иронизируете? — обиделся Трошкин.
— Ничуть. Вы человек интересный и приятный, — сказала Саша, честно глядя ему в глаза. — Рассказывайте
— Не знаю, что еще рассказать. Думаю, у Светы не было причин на меня жаловаться. Пожалуй… прозвучит нескромно, но факт остается фактом, я был единственным в ее близком окружении, с кем у нее не было разногласий. Со всеми остальными она ухитрилась испортить отношения.
— И с Иратовым?
— В известном смысле, причиной нашего с Вадимом взаимного охлаждения стала Света, — горько вздохнул Трошкин. — Он ее не любил, настолько не любил, что позволил себе рекомендовать… нет, настаивать, — представляете? — на том, чтобы я перестал с ней общаться.
— Почему?
— Не знаю. Предполагаю, что не просто так.
— Странно, — задумчиво сказала Саша, — странно, ведь его жена Людмила близкая подруга Григорчук.
— Да, близкая, — согласился Трошкин. — Но я не знаю человека, который мог бы приказать Люде не делать или делать что-то. Вадим тоже не мог приказать, хотя, наверное, пытался.
Трошкин ждал еще вопросов, он только-только вошел во вкус и о многом хотел еще «откровенно» рассказать Саше, но она почему-то замолчала, задумалась и вскоре, посмотрев на часы, заторопилась по делам.
— Спасибо, Александр Дмитриевич, все было очень вкусно и очень интересно. Скоро увидимся.
Саша убежала, а Трошкин остался сидеть обескураженный. И прямо из ресторана позвонил Семену:
— Ничего не понимаю, — сказал он. — Если она работает на ментов, то должна была трясти меня, пока не вывалится последняя гайка. А она на самом интересном месте сорвалась и уехала.
— Но что-то ты успел сказать? — спросил Семен.
— Да, кое-что.
— Я думаю, она с тобой играет и прикидывается нелюбопытной. Вот и все. Продолжаем в том же духе.
Глава 19
АЛЕКСАНДРА
Вчерашний день закончился склокой. А все потому, что мне патологически не везет. Надо же такому случиться, что Леонид застукал меня в «Секс-моде» и, наступив на горло своему хорошему воспитанию, силком притащил в МУР. Васе история, рассказанная Леонидом, очень не понравилась.
— Опять? — ледяным тоном поинтересовался он. — Опять начинается?
— Знаю, знаю, знаю, — пыталась огрызаться я. — Прежде чем что-то затевать, нужно спрашивать разрешения у тебя.
— Да! — Вася выглядел не столько сердитым, сколько подавленным. — Но плюс к тому, ты еще и из ума выжила. Где, скажи, где были твои мозги, когда ты придумывала это… это… это безобразие?
— Почему безобразие? Обычная оперативная разработка. Мы с Дуней догадались, что Григорчук и Резвушкина — это одно и то же лицо. А значит, ее убили потому, что она собрала на кого-то из сильных мира сего интимный компромат. Вот.
— Что «вот»? — взревел Вася. — Я ничего не понимаю! Чушь собачья. Ты хочешь сказать, что лично Григорчук спала со всеми этими губернаторами и депутатами? Я уже не говорю о том, что такая лахудра в принципе не может совратить столько разных мужчин. Мужики, дорогая моя, у нас очень разные. Одним нравятся худые и белые, другим толстые и черные. Но не это главное. Допустим, у наших губернаторов общий стандарт и вкус. Допустим. Но многие из них ее знали! Или лично, или видели по телевизору. Ну?