Спор можно и проиграть
Шрифт:
— Готова? — Глеб замер позади неё, положив руки на плечи, когда девушка критично осматривала своё скромное платье. Нет, платье было отличным, но, судя по верхней одежде присутствующих в ресторане женщин, она явно будет самой скромной. — Отлично выглядишь, — мужчина едва ощутимо коснулся губами её плеча, подбадривая, а перед глазами невольно вспыхнули картинки, которые Таня видела не более двух часов назад в другом зеркале. Девушка вспыхнула от смущения и, в некоторой степени, от злости — ему стоило сказать, куда они едут, может, она собиралась бы более внимательно: одолжила бы у Аньки платье, нанесла чуть больше макияжа, обула, в конце концов, туфли…
— Ты прекрасна, — словно
Пришлось если не согласиться, то смириться. В конце концов, она пришла на свидание с любимым человеком, который ценит её такой, какая она есть — так важно ли мнение окружающих? В любом случае, даже подари ей Глеб по такому поводу украшения, она не надела бы. Хватит с него и тех комплектов белья, которые он видел в примерочной, но не знал, который из них на ней сегодня…
— Я в порядке, — Таня мягко и успокаивающе улыбнулась, хотя нервничала здесь, пожалуй, она одна, и позволила Бейбарсову потянуть её вглубь ресторана мимо коридора из зеркал.
Они оказались в шикарном помещении. Раньше Таня думала, что дорогие рестораны типичны: позолоченные зеркала, позолоченные огромные люстры, блестящие хрусталем, множество столиков под белоснежными скатертями. Везде блеск, золото, свет, богатство… Здесь было иначе. Столиков и правда было множество, но все они были отделены друг от друга холщовыми полотнами, казавшимися легкими и воздушными, но создающими отличную завесу. Вместо скатертей на столах были всё те же холщовые полотна, только на пару тонов темнее по оттенку. Свет был притушен, вместо люстр на потолке обнаружились обыкновенные лампочки, окруженные прозрачными круглыми сферами — но не такими, как во многих государственных учреждениях, сохранивших ремонт с советских времен. Эти висели на разной высоте, удерживаемые, казалось бы, почти незаметными железными изогнутыми шнурами. Стены были покрыты серой штукатуркой, и создавалось впечатление, словно неопытные рабочие стремились окончить ремонт поскорее, однако и в этом был свой собственный шарм. И на всех стенах были картины. Не знаменитых художников, а явно современных, не боявшихся выделиться, стремиться к чему-то своему. От пары картин Таня стыдливо отвела глаза, но посетители, сидевшие прямо возле них, не спешили последовать её манере поведения.
Все эти картины так выбивались из общей задумки интерьера, что Таня не могла прекратить глазеть на них, едва ли не приоткрывая рот от удивления. Глеб приобнял её за талию, мягко направляя к нужному столику, и на ходу объяснял:
— Все они, — кивок на картины, — на продажу. Здесь выставляются молодые талантливые художники и многие из них впоследствии становятся знамениты.
— А ты выставлял здесь свои? — не смогла не поинтересоваться Таня.
— Только инкогнито, — усмехнулся Бейбарсов, а затем, прижавшись губами к уху, совсем уж доверительно сообщил: — самый большой успех вызвала картина с девушкой в парке, читающей книгу. За неё даже торги велись…
Гроттер отчаянно покраснела и, не сдержавшись, легонько толкнула парня локтем под ребра:
— Так ты на мне еще и зарабатываешь?
Глеб соблазнительно улыбнулся и, едва касаясь её губ, произнес:
— Рисование сводит меня с ума… Как и ты.
Рыжая почувствовала, что еще щеки вскоре обгонят в яркости её же волосы. К счастью, они уже добрались до их столика, и Глеб пододвинул под ней стул, помогая сесть. Возникший словно из-под земли официант подсунул два меню, но большинство названий блюд оказались Тане незнакомы. Да и было их здесь, в отличие от
— Ничего не понимаю из того, что здесь написано.
Глеб вдруг усмехнулся и склонил голову набок, разглядывая её.
— Доверяешь мне?
— Да, — выдохнула Таня и смутилась, вновь вспомнишь, как подобные вопросы и ответы звучали совсем недавно. Уловив, о чем именно думала девушка, Бейбарсов усмехнулся, прикусив губу, и продиктовал несколько названий подошедшему официанту.
— Ты не многовато заказал? — поинтересовалась Гроттер. На её взгляд, слов было произнесено многовато, хотя черт его знает тот французский, может, там в каждом названии блюда по пять слов…
— Достаточно. Выберешь, что тебе понравится, — пожал плечами парень.
Спорить рыжая не стала, вновь осматривая интерьер. Кое-что в его рассказе всё-таки не вязалось, и это кое-что было её собственным портретом, который Бейбарсов якобы продал, а на деле тот лежал у неё в комнате в общежитии.
— Я не понимаю, — в итоге решилась девушка, — как ты мог продать картину со мной, если она у меня?
Глеб негромко рассмеялся, прежде чем ответить:
— Таня, это был эскиз. Набросок, если удобнее. Я сделал таких потом несколько, прежде чем перенести на полотно. Все художники так делают.
Гроттер почувствовала себя несколько уязвленной. В конце концов, нет никакой трагедии в том, что она чего-то не знает. А Бейбарсов говорил об этом так, словно и младенец должен понимать. Наброски она всегда представляла себе иначе, более схематичными, а не прорисованными до мельчайших деталей. И его тон, словно он объясняет элементарное… Глеб, уже попробовавший и одобривший принесенное вино, заметил вмиг подпортившееся настроение:
— Тань, извини. Я не хотел тебя обидеть.
— Всё отлично, — отмахнулась девушка, старательно разглаживая матерчатую салфетку на коленях.
— Тост, — Бейбарсов приподнял бокал, а Таня — глаза, — за удивительную девушку, которая перевернула мой мир!
Разговор постепенно вернулся в нормальное русло. Глеб всеми силами пытался сгладить неловкую ситуацию, возникшую по совершенной глупости, его спутница не возражала против смены темы. Тихая мелодичная музыка, приглушенный свет и холщовые завесы, отгораживающие от всех остальных, создавали ощущение, что они здесь одни, несмотря на негромкий шум голосов по сторонам.
Еда оказалась восхитительной. Гроттер долго не могла заставить себя попробовать улитку, а затем, решившись, не с первого раза извлекла её из ракушки, вызывая лишь смех у Глеба. Оказалось куда вкуснее и совсем не так мерзко, чем она предполагала. Множество других новых блюд, чьи названия она быстро перестала пытаться запомнить. И вино, белое, полусухое, с легким фруктовым ароматом оставляло на языке незабываемое послевкусие. Но сильнее всего пьянили глаза Бейбарсова, тёмные, зовущие, наблюдающие за ней.
— Не хочу, чтобы этот день заканчивался, — призналась Таня.
— Почему? — брюнет протянул руку через стол и переплел их пальцы.
— Он был идеальным. Кажется, могу проснуться, и всё это окажется сном.
— Это реальность, — едва слышно произнес Глеб, а затем, чуть подтянув её ладонь к себе, поцеловал костяшки, — и завтра будет еще лучше. И послезавтра. Я обещаю тебе, что сделаю тебя счастливой.
— Я уже счастлива, — мягко улыбнулась Гроттер, чувствуя, как рухнула где-то внутри последняя преграда.