Спорим, она будет моей?

Перевязко Мария

Несмотря на сотню отговорок, тяжесть в груди никуда не девается. Стоя под горячими струями воды, я размышляю о том, хороший ли я человек. Мама всегда мне говорила, что я отличаюсь от остальных, что во мне так много добра и света, и я верила ей. Но теперь я уже не так в этом уверена. Даже сейчас я чувствую, как толпа богатеньких разгильдяев затягивает меня в свои ряды. Никогда я не хотела быть похожей на них. Но сегодняшний день… Было здорово не думать о будущем один вечер. А ведь они так живут постоянно.

После того, как я закончила начальные классы, нам пришлось

переехать в другой район. Мама тогда сказала, что в этой школе все будет по-другому, потому что в ней учатся в основном избалованные ребятишки с богатыми родителями. Но зато образование здесь гораздо лучше. Она уверяла меня, что проблем не будет, если я не стану обращать внимания на издевательства и подколы со стороны одноклассников. И какое-то время она была права. Меня, конечно, дразнили, но я была в состоянии вытерпеть их издевки. Несмотря на их деньги и гарантированное шикарное будущее, это были злые дети, по-настоящему жестокие, которые принимали только таких, как они сами. Остальные же были для них просто заводными куклами, которые существовали лишь для их развлечения.

Из всего этого стада только один человек каким-то образом остался неиспорченным. Оксана умудрялась не портить отношения ни с нами (эдаким средним классом или «нищебродами», как про таких, как я, говорили за спиной), ни с ними (капризными избалованными беспечными прожигателями жизни). Она была золотой серединой: в дорогой брендовой одежде, но милой и вежливой с школьниками в шмотках с рынка или сэконд хэнда. Мне повезло сдружиться с ней. Больше достойных людей в школе я не видела.

С этими сумбурными мыслями вылезаю из душа и закручиваюсь в полотенце. Предусмотрительно спрятав Оксанины вещи под ванну, открываю дверь и сталкиваюсь нос к носу с мамой. У нее в руках туфли на шпильках, которые я сбросила на пороге. Она держит их так, будто бы это не шикарная обувь, а пакетик с фекалиями. Она нехорошо сужает глаза, и я тотчас понимаю, что мне снова придется врать.

Глава 9. Матвей

Кто бы сомневался, что она втюрится в меня. Снова и снова прокручиваю в голове момент, когда она отдернула свою руку от моей, как будто она не дотронулась до меня, а сунула пальцы в розетку. Я видел, как тогда ее лицо изменилось: она испугалась, не ожидала от себя такого, зато я ожидал. Что поделать, что я так действую на особей женского пола?

Пока еду до дома приказываю голосовому помощнику позвонить Феде. Представляю, как он расстроится, когда узнает, что я все же выиграл. Не захочет расставаться со своими денежками, будет упрямиться, но с истиной не поспоришь: он продул, а я победил.

С улыбкой слушаю долгие гудки. Где его черти носят? Или уже и трубки от меня брать боится?

Наконец, отвечает:

— У аппарата.

На фоне, как обычно, слышны визги детишек и вопли его уставшей, вечно сердитой матери.

— У меня сегодня весь день чешутся уши, — весело говорю ему, — даже не знаю, к чему это. Может, к деньгам?

Некоторое время он молчит, поэтому я слушаю, как на том конце провода его мать отчитывает Федину младшую сестренку за то, что она

пыталась сожрать батарейку. Весело там у него.

— Гонишь! — после долгой паузы выдает он.

— Ни в коем случае, — протягиваю я, останавливаясь возле дома и краем глаза замечая машину отца. — Я произвел на нее неизгладимое впечатление, поверь мне. Дрожала, как осиновый лист.

— То есть, ты ее… — непонимающим голосом мямлит Федя. — Уже?!

— Да ну тебя, — огрызаюсь я. — Нет. Тут другое. У нас любовь.

Отключаю громкую связь, глушу мотор и вылезаю из авто.

— Федя, ну скажи ей! — прямо в трубку ноет ребенок, и я корчу рожу, потому что это было уж очень громко.

— Детский сад какой-то, ­— бормочу я.

— Завтра, Мат. Обсудим все завтра, — быстро говорит Федя и обрывает связь.

Меня это нисколько не удивляет. Федор стесняется своей семьи, это я уже давно понял. Если я живу в шикарном частном доме, то он ютится в крохотной двушке с отцом, матерью, сестрами и братом. Все об этом знают, но он все равно пытается скрывать данный факт.

Дверь в дом оказывается незапертой. Не успев снять куртку, слышу звенящий голос матери:

— Убирайся к черту!

Морщусь и медленно снимаю верхнюю одежду. Интересно, что на этот раз? В отличие от маминого голос отца спокойный и размеренный. По-моему, он не повышал голос никогда, уж таков он есть. У него суперспособность: он может опустить человека ниже плинтуса, при этом воздержавшись от лишних эмоций.

— Раньше ты была другой, — говорит он даже как-то печально.

— Раньше ты не таскал в дом всякую дрянь! — парирует мама, и я слышу звон разбитого стекла.

Что-то новенькое. Останавливаюсь возле открытых дверей в зал и прислоняюсь к косяку. Мама разбила дорогую китайскую фазу. Отец флегматично поглядывает на осколки, но ничего не говорит.

— В дом? — спрашиваю я, хмуря брови. — Серьезно?

Мама вздрагивает и закрывает лицо руками. Отец поворачивает ко мне голову и адресует мне усталую улыбку.

— Разумеется, нет, сын. Ты же знаешь, как мама любит преувеличивать.

— Ты обещал! — всхлипывает мама, пряча лицо. — Обещал, что больше этого не будет!

А это уже показательный номер для меня. Слезы, сопли, мольбы. Мама – святая, а отца уже заждалась раскаленная сковорода где-то там внизу. Как же достало это все.

Разворачиваюсь и быстро двигаюсь к лестнице. Отец перехватывает меня возле первой ступеньки.

— Не бери в голову, ладно? Снова на нее что-то нашло. Успокоится. Все будет в порядке.

— Да неужели? — резко отзываюсь я и стремительно поднимаюсь к себе.

Не хочу сейчас с ними говорить. По отдельности еще куда ни шло, но когда они вместе – это сущий ад. Никогда не понимал, зачем люди остаются вместе, если так ненавидят друг друга?

Падаю на кровать и достаю альбом для рисования. Это мне всегда помогает, чтобы восстановить душевное равновесие. Хорошее настроение как ветром сдуло. Открываю свой последний рисунок, и меня немного отпускает. Еще долго разглядываю его прежде, чем погрузиться в сон, так ничего и не нарисовав.