Справедливость для всех. Том 1. Восемь самураев
Шрифт:
— Так и есть, — немедленно согласился герцог, обезоружив собеседника, но тут же многозначительно добавил. — Сейчас и в некотором будущем. Однако мне ли напоминать вам, что бытие человеческое не предопределено и подвержено всяческим колебаниям? «Как вообще смертный может с уверенностью говорить „завтра в моей жизни случится это и то“, когда судьба его лишь малая песчинка в шестерне, что вращается дланью Господней, а дьявол подобно твари подлой и шкодной, подсыпает песок в дивный механизм?» Бывает, что люди возносятся из небытия к высотам богатства и могущества, но случается и наоборот. Вкусы меняются, развлечения приедаются, характеры дурнеют, прежние
— Император пожаловал мне владения. И привилегии, — Шотан постарался, чтобы его скульптурно-гладкое лицо сохранило мраморную неподвижность. Однако, следует признать, старик уязвил точно и больно, как опытный боец.
— А то, что император даровал, он же в силах забрать, — подхватил Фийамон. — Не говоря о том, что даже императоры смертны. Притом, случается, внезапно смертны…
И вновь Шотану понадобилось нешуточное усилие, чтобы «сохранить лицо». Формально патриарх не сказал ничего провокационного, всего лишь констатация очевидного, не более того. Однако выражение морщинистого лица и едкий тон вопияли: «я знаю, как закончил дни Хайберт Готдуа!»
— А новые владыки склонны обзаводиться новыми фаворитами. Которым потребуются подарки вкупе с прочими изъявлениями благосклонности сюзерена…
Отвратительная в своей правдивости мысль повисла над столом, как облако зловонного дыма. Шотан и рад был бы отмахнуться с брезгливостью, однако… все так и обстоит, если быть честным перед самим собой. Граф сделал головокружительную, невероятную карьеру для того, кто вознесся, не имея ни друзей, ни денег, ни положения, не оглядываясь на отчий дом, забрав лишь старую клячу и рваную кольчугу. Даже меча ему не досталось, фамильная ценность была перезаложена трижды, пока в конце концов не сгинула в сундуках поганого купчишки, собиравшего реликты Старой империи. Но у всего есть оборотная сторона. Что быстро пришло и не закреплено со всей надежностью браком, давними традициями, принадлежностью к семье приматоров — то и уйти может столь же стремительно.
Старый хрен предлагал не просто деньги вкупе с прочими ценностями, а положение, то, что можно использовать как щит на всю последующую жизнь, а также передать потомкам. То, что при верном подходе уже не зависит от милостей Оттовио, чье положение, ежели говорить прямо и честно, далеко не столь великолепно, как все полагают…
Граф-воин посмотрел в широко раскрытый глаз благородного менялы-ростовщика. Мало кто мог похвалиться, что способен выдержать немигающий взгляд Шотана, и тем немногим требовалось явственное усилие. Фийамон же, казалось, едва ли не забавлялся «гляделками», уставившись на собеседника широким и круглым, как у совы, глазом. Старческие, красные веки чуть заметно подрагивали, но светлый зрачок с пятнышком начинающейся катаракты, казался расписанной стекляшкой. Совсем как у младшей дочери.
— Приданое, — граф тщательно контролировал тон, и сторонний человек услышал бы только безэмоциональное слово. Но ростовщик понял, что это был вопрос. Если бы сейчас Фийамон позволил себе хотя бы намек на торжество — усмешку, приподнятую бровь, что угодно — разговор закончился бы немедленно. Но старик кивнул, сохраняя на лице маску живого интереса.
— Обсуждаемо, — сказал Фийамон.
— Мне нужны гарантии, — с тем же непробиваемым бесстрастием сообщил Шотан.
— Вы не верите словам приматора, наследника сенаторов Старой Империи, — укоризненно покачал головой патриарх, и загадочным образом это не прозвучало как ирония. Старый откупщик лишь отметил факт, притом очевидный, не провоцируя собеседника.
— Увы, — кивнул граф. — Жизнь научила меня, что когда речь заходит о выгоде, слова черни,
— То есть ничего, — с кривой улыбкой подхватил Фийамон.
— Именно, — вежливо склонил голову Шотан.
— Что ж… — герцог энергично потер сухие ладони, похожие на лапки насекомого. — Тогда, пожалуй, время торговаться и составлять писаный договор. Впрочем…
Он усмехнулся, едва заметно тряся головой на блюде из вороха драгоценных кружев.
— Прошу извинить меня, любезный граф. Возраст, этот проклятый возраст… Каждое усилие невероятно утомляет… особливо напряжение в состязании умов. Увы, увы, зад мой требует мягкой подушки, а желудок теплой каши.
Из глубокой тени выступила Кааппе, сложив руки на животе, с видом почтительной дщери благородного рода. Она протянула старику обложенную серебром трость с набалдашником из бивня северного зверя, подставила плечо, не согнувшись под тяжестью грузного тела патриарха. Сейчас, когда отец и дочь встали бок о бок, Шотан подумал, что старику нет нужды сомневаться в кровном родстве.
— Дальнейшие переговоры будет вести моя очаровательная и умненькая девочка, — сообщил Фийамон. — Я, знаете ли, в этом отношении радикал и, не побоюсь гадостного слова, новатор. Считаю, что младое поколение должно само добиваться выгодных для себя условий. Кроме того, не следует нам общаться дольше необходимого. Оборотная сторона могущества и знатности в том, что сотни глаз беспрерывно следят за тобой. И каждый час отсутствия множит вопросы — куда это подевался старый хрыч? Чем он занят и как сие можно использовать себе во благо? А торговля, сдается мне, затянется и будет весьма… жесткой.
— Понимаю, — Шотан обращался вроде бы к патриарху, но смотрел на женщину, оценивая ее новым взглядом, с учетом новых возможностей. Да… не было в Кааппе едва уловимой субстанции, которую называют в общем и абстрактно — «стилем». Того, что сразу выделяло в любом собрании тех же Вартенслебенов. Ничего не поделаешь, зато взыскательница долгов обладает иными достоинствами, в том числе и разделяет увлечения возможного супруга.
— Вас здесь не было, — понимающе кивнул граф. — Мы никогда не встречались.
— Истинно так, — вернул кивок Фийамон. — И пусть Господь наш Пантократор благословит начинания семьи, дорогой… — он сделал внушительную паузу и закончил одним лишь веским словом. — Родственник.
* * *
— Вот список, который вы хотели видеть, Ваше Величество.
— Да. Посмотрю позже, — отрывисто сказал император, не поднимая взгляд от пергамента со рядами чисел.
— Вам что-нибудь еще нужно? — осведомилась маркиза. Вроде бы ничего не изменилось в ее голосе, однако молодой человек почувствовал укол стыда и понимания, что вел себя… некуртуазно. Не следует поступать с верными друзьями так же как с обычными дворянами и даже, не приведи господь, прислугой. Хорошо, что оба секретаря, ежечасно находившиеся близ персоны государя, отосланы с поручениями, соответственно избавлены от присутствия в сомнительной ситуации, а также распространения сплетен касательно оной.
— Прошу простить меня, — император поднялся и качнул головой, обозначив поклон вежливости. — Дела. Очень много дел. И мало времени.
Теперь склонила голову Биэль, ниже и почтительнее, однако весьма далеко от придворного челобитья. Как младший старшему, а не слуга — господину.
— Сколько? — спросил Оттовио, решив, что если уж беседа все-таки завязалась, некоторые вещи можно прояснить и голосом, дав отдых утомленным глазам.
— Две тысячи сто тридцать жандармов, — ответила маркиза и тут же поправилась. — Копий жандармов.