Справедливость для всех. Том 1. Восемь самураев
Шрифт:
— Ты безответственна, — голос Раньяна стегал как бичом. — Ты бежишь за своими фантазиями… на погибель тем, кто рядом.
Елена вновь промолчала.
— Если с ним… — Раньян осекся, подошел чуть ближе и поднял руку так, словно хотел взять женщину за пуговицу или воротник стеганки. Но широкая ладонь замерла, будто натолкнувшись на горящий взгляд лекарки.
Елена ждала: сейчас последует угроза, что-нибудь вроде «тебе не жить», но бретер наклонился и проговорил одними губами, буквально прошептал:
— Я жалею, что встретил тебя. Жалею, что доверился тебе. Лучше бы…
— Договаривай, — прошипела сквозь зубы Елена. — Лучше бы нам никогда не встречаться? Лучше бы… меня убили шарповники?
Мужчина странно дернул головой, будто у него конвульсивно сокращались связки на шее. Угрюмо выдавил:
—
— Ну и сделал бы что-нибудь! — выпалила женщина. — Схватил бы его в охапку и бежал куда глаза глядят! Но ты остался. А теперь винишь меня за то, что сам же выбрал! Скотина ты неблагодарная! Вы оба живы из-за меня! Каждого из вас я вытащила с того света, своими руками!
Она потрясла кулаками в перчатках, недавно красивых и стильных, «городских», теперь изрядно поношенных, с расползающимися швами. Некстати вспомнилось, что именно в них Елена поубивала «Четырех Бэ». Пятна от крови ублюдков вывести не удалось, так они и остались — темное на черном.
Лицо бретера перекосила жуткая судорога, левая рука сама собой легла на рукоять сабли, быстро, заученным десятками тысяч повторений движением. На мгновение женщине показалось, что в следующую секунду последует удар. Совсем недавно это значило бы верную гибель, однако «недавно» это не «сейчас»… Много чего случилось за короткое время, и лучший боец в своем поколении стал «всего лишь» очень хорошим. И теперь этого было уже недостаточно. Елена машинально, на голых рефлексах ответила тем же движением и разворотом, готовясь на следующем «такте» уйти от удара и атаковать самой. Казалось, еще доля секунды, один перестук сердца, и на деревенской улице разыграется драма, уродливая пародия на все тех же «Самураев», когда судьба двух людей решается двумя же ударами клинков. Но тут зычный голос барона Дьедонне завел очередную военную песню.
Вставай, юнец, ведь близок бой,
Уж сапоги чеканят такт,
И надрывается гобой:
«Господь, во власти я твоей!»
Держись, неопытный боец,
Ведь первым примешь ты удар,
Быть может, встретишь свой конец,
Почувствовав от стали жар!
Грызи зубами, бей, круши,
Ведь сожжены назад мосты,
Руками намертво души,
Хотя и сам уж ранен ты.
Конный алкоголик петь любил и, кажется, умел. На четвертом куплете к нему внезапно присоединился Бьярн. Искупитель, надо полагать, изначально был чужд благородному искусству вокала, и страшные ранения таланта не прибавили, так что пение Бьярна вызывало ассоциации с воем грешников из глубин ада. Однако недостаток умений седой калека восполнял громкостью и энтузиазмом. Так, на пару, они закончили:
Не закрывай свои глаза,
Ты нужен армии живым,
И губы силятся сказать,
Что мы в итоге победим!
Покрыты трупами поля,
Сраженья шум уже затих,
И скоро мать сыра земля
Обнимет детушек своих.
И вот, боец, окончен бой,
Но, слышишь, трубы не звучат,
Ты пал, восславленный герой,
Не встретив пламенный закат!
На вражеской стороне громко заорали, выражая одобрение дуэтом, затем возобновился стук топоров и треск дерева. судя по всему, бандиты собирались запалить хороший костер, может и не один. Однако, за исключением разбираемых на дрова, иные постройки еще не жгли, что было странно.
Раньян медленно, словно преодолевая некую силу, убрал пальцы с кожаной оплетки. Так же молча развернулся, чтобы уйти. Пару мгновений женщина разрывалась между стремлением крикнуть в темную спину «козел!» и остановить его. Но удержалась и от первого, и от второго. Бретер зашагал к северным воротам, а Елена стиснула кулаки, направилась к востоку, чувствуя, как стучат по ноге обтянутые гладкой кожей ножны с мечом.
Палка… шест… древко с чем-то на конце, думала она, стараясь вытеснить сторонними рассуждениями кавардак мыслей в голове. Надо забить голову чем-то сиюминутным, практическим… если, вернее когда схватка развернется
Она обошла всю Чернуху, видя, как деревенские воспряли духом. На женщину поглядывали чуть ли не торжествующе, дескать, она сулила всяческие ужасы, а злодеи пока даже красного петуха не пустили, сжигая брошенную лесопилку и прочее добро за частоколом. «Живодеры» пока вели себя едва ли образцово, строго в противовес ужасам, которые прорицал Бьярн. Никаких голов на копьях, замученных пленников и прочих эксцессов. Но там, где селяне видели надежду, Елена чувствовала нарастающий ужас. В действиях противника просматривались жесткая дисциплина и расчет, а чернуховцы за редким исключением с каждым часом расслаблялись, думая, что столь безобидные, смирные завоеватели скоро утомятся и пойдут себе дальше.
У южных ворот один из братьев-мечников громко учил сельских девиц, что правильно выговаривать его имя: «Марга-а-э-э-этти!», растягивая «э» как можно дольше. Странно, что его жена смотрела на эти шалости сквозь пальцы, но в каждой семье свой устав. Старший брат вместе с Кадфалем опустился на колени, молясь.
Гаваль и в самом деле сбежал, на него махнули рукой, ушел себе и ушел, вольному воля. Боевой квартет из Писаря-щитоносца и трех копейщиков сторожил западные ворота как самая большая тактическая единица. Арнцен-младший деятельно приставал к Дьедонне, видя в боевом алкоголике сурового кавалера, знатока рыцарских искусств и прочих добродетелей. Могучий барон стоически терпел, отделываясь краткими фразами наподобие «да, так есть», «от сего большая польза исходит» и «бить надо со всех сил». Дядька шатался с племянником как привязанный, однако старался не отсвечивать особо, этакая молчаливая тень. Елене показалось, что незаконнорожденный мучается какими-то тяжкими думами, притом не связанными с грядущей баталией. Создавалось впечатление, что Дядьку грызет совесть, во всяком случае, на «рыцаренка» он глядел как побитая собака на украденную кость. Но женщина решила не навешивать себе чужие комплексы и мутные проблемы. Гамилла и Артиго оставались на крыше и бдили. В общем все находились при деле.
Злодеи, наконец, запалили могучий костер, метнувший оранжевые языки выше деревьев, жарили, судя по запаху, мясо, предаваясь умеренному кутежу. Пели что-то с бесконечным числом куплетов и рифмами только к слову «жопа».
Несмотря на близкую полночь, Чернуха бодрствовала, селяне зажигали все, что могло светить, будто в надежде отогнать страхи рукотворными огоньками. Готлиб «Писарь», проходя мимо, тяжело дыша и отдуваясь, неожиданно сунул Елене просяной хлебец, больше похожий на застывшую кашу, обжаренную в сковороде. Вид Мультиварио имел при этом застенчивый и очень трогательный, как школьник, долго выбиравший между опциями «дернуть за косичку» и «подарить шоколадку». Совершив доброе дело, Писарь ушел к своим, дальше нести службу, а Елена, жуя пресный мякиш, вспомнила, что просяная мука схватывается очень плохо, и для нормальной выпечки ее лучше мешать с чем-то еще. Наверное, этот хлебец пекли «вчистую», как есть. Учитывая габариты щитоносца и общую страсть к еде, жертва для толстяка и впрямь была нешуточная. Елена аж умилилась, несмотря на сумеречное состояние души.
Жены братьев, Мара и Лара, полностью захватили господство над полевой кухней, оттеснив деревенских баб, и готовили поздний ужин, он же, наверняка, ранний завтрак. Любой защитник мог подойти, чтобы получить добрую порцию жирной похлебки. Ха, вот уж где, наверное, крепко пропишется Мультиварио…
Елена прошла мимо деревенского плотника и «десятского» казначея. Хранитель скарбницы желал убедиться, что в случае чего, двуручный топор не подведет. Плотник зажал длинное топорище в приспособлении, похожем на верстак с увесистым рычагом, и обрабатывал дерево попеременно скобелем и куском мутного стекла. Глядя на это, Елена вновь подумала, сколь мало ведает о деревенской жизни, быте и ремеслах. Вроде бы не первый день уже зависли в Чернухе, а по-прежнему как на чужой планете в окружении инопланетян. Она так и не узнала, каким образом тут организовано трехполье, почему всех до мокрых штанов пугает ранняя весна и множество иных вещей. Опять неотложные заботы, опять недосуг…