Справедливости ради
Шрифт:
Не знаю сколько я так просидел. Я говорил с ней в своих мыслях, я беззвучно рыдал, умолял её вернуться ко мне, целовал её руку. Потом я сходил на пост медсестёр, взял у них сотовый, узнал у Карины номер Максима, и набрал его снова.
— Ало, — его голос был полон печали.
— Это Алексей. Поговори с ней. Попроси её не уходить, а вернуться к тебе.
— Не проси меня о таком…
— Почему? — он помолчал.
— Я просто хочу с ней попрощаться. Сказать ей, что мне жаль. И отпустить её. Понимаешь? — я беззвучно плакал. —
— Я не могу.
— Ты мне как-то сказал, чтобы я принял решения, исходя из её интересов. Кажется, теперь этот совет нужен тебе.
— Я не знаю, как жить без неё.
— Я тоже. Но мучить её — неправильно.
— Я дам тебе поговорить с ней. Но не ради тебя. А ради неё, — и я, с тяжёлым сердцем, приложил телефон к её уху.
— Ангелина… — услышал я его глухой голос. — Это Максим… — я стиснул зубы, чтобы сдержать эмоции. — Прости меня за всё. И знай, что я любил тебя. И я никогда тебя не забуду, — я ревел. Без звука. Слёзы просто текли непрерывно по моему лицу. — Прощай… — я убрал трубку от её уха и понял, что он отключился.
Я убрал телефон, и уткнулся ей в грудь и зарыдал. От боли и бессилия. Если бы можно было, я бы поменялся с ней местами. Если бы только было можно…
Когда я успокоился и сел, то подумал о её маме и позвонил её врачу. А потом врачу Олега.
— Ангел, твоя мама и Олег едут к тебе… — чтобы проститься… Моё сердце было разорвано в клочья. Я взял её руку и уткнулся лбом в её ладонь. И стал молиться: — Господи, пожалуйста… Верни её. Я готов поменяться с ней местами. Только пусть она живёт…
Я всё молился, а потом пытался убедить себя, что её нужно отпустить. Отрицал это, и снова молился. Поднялся, поцеловал её, и шепнул ей на ухо:
— Я люблю тебя, Ангелина… И я не готов тебя отпустить. И никогда не буду готов… — я всмотрелся в её безмолвное, безмятежное лицо, то ли пытаясь запомнить его, то ли гипнотизируя её на пробуждение. Но её лицо так и осталось умиротворённым. Я снова сел. Положил голову щекой на её ладонь. Снова ревел и снова молился.
Я закрыл глаза и думал о том, как мне её отпустить. О том, что это правильно и уже пора. Бесконечно возмущался этим, отрицал, винил себя, молился, просил её. Я никак не мог заставить себя отказаться от неё. Никак.
Не знаю, сколько прошло времени. Потому что я не находил себе места. Я, то пытался быть рядом с ней, то пытался уйти, не уходя. Я метался в палате, в своих мыслях, чувствах… Когда мне стало казаться, что время вокруг остановилось, и, что я так навсегда и останусь здесь, рядом с ней, эта идея стала греть мне душу и сердце, я сел на стул у её кровати, положил, уже привычно, голову рядом с ней, и её руку на свою голову.
Я так хотел задержаться в этом моменте навсегда. Я шептал, что люблю её, и никогда не смогу отпустить. Я закрыл глаза, представляя её улыбку, её смех, её голос, испытывая
Я открыл глаза. Думал её рука соскользнула, как бывало и раньше, но её не оказалось у моего лица. Вместо этого, моей головы что-то коснулось, и задвигалось в волосах. Движения были плавными, нерешительными, даже слабыми. Я стал поднимать голову и её рука упала с моей головы. Я чуть не задохнулся от счастья, увидев её открытые глаза и руку, что пыталась поймать назад мои волосы. Я быстро встал и впился в её губы таким поцелуем, коротким, но самым горячим, пока этот мираж не исчез.
— Ох-ре-неть… — прохрипела она. А я улыбался, и даже нервно смеялся от счастья. В это не верилось, но она говорила!
— Господи, очнулась… — я не мог это осознать. Я влепил себе пощёчину. Смачно. — Больно! И ты тут! В сознании! — чуть ли не голосил я.
— Вы кто? — я растерялся и уставился на неё, наверное, с шоком на лице. А она заулыбалась. Я смеялся, как ненормальный идиот. А потом стал её обнимать.
— Ты же ведь помнишь меня? Знаешь кто я? — спросил я, выпрямившись, и посмотрев на неё.
— Старый друг? Цветочек? — если первое меня не удивило, то второе — очень.
— А имя моё как?
— Цветков Алексей Николаевич. Ты хочешь, чтобы у меня голова заболела?
— Нет, — и я снова обнимал её и целовал. В щёку.
Кипишь, что я поднял, привёл к нам сначала медсестёр, а потом врачей. Начался настоящий хаос. Когда тётя Аня и Олег зашли, то увидели толпу. И тётя Аня так испугалась, я поспешил её успокоить:
— Ангелина очнулась! — она заплакала. И Олег тоже. И даже врач Олега был переполнен чувствами.
Ангелину осматривали, проверяли, изучали. А я вспомнил о Максиме. И снова набрал его.
— Ало, — думаю, он ждал от меня совсем других новостей.
— Она очнулась… — хотел добавить приезжай. Но всё стало сложно. Он снова её оставил, в третий раз уже. На этот раз, лучше, чтобы насовсем. Он молчал. — Я не шучу, и я в своём уме. Её сейчас обследуют.
— Я сейчас приеду… — и он отключился.
Когда я пробился к ней, сквозь стену людей, она была немного растеряна.
— Всё нормально?
— Вроде, да. Просто, слишком шумно и много людей… — я смотрел на неё и не мог поверить. Она вернулась…
— Им нужно убедиться, что ты в порядке, — Олег и тётя Аня стояли рядом, держа её за руку. Они ревели.
— Чего вы плачете?
— Ты вышла из комы спустя почти год. Ты не представляешь какое это счастье.
— Год?
— Да, — я говорил, а сам улыбался, как идиот.
— Что ещё я пропустила? — ох ты ж, чёрт! Она же не в курсе, что Максим жив…
— Горский соврал насчёт смерти Максима и его семьи, — думал, она будет счастлива. И она обрадовалась, но не так, как я ждал.