Спроси свою совесть
Шрифт:
— Хорошо, Абросимов, о том, что было в Хабаровске, вы нам в другой раз расскажете, после экзаменов. А сейчас не будем терять драгоценного времени: выбирайте тему, какая вам больше нравится, и приступайте к сочинению.
Постепенно в классе стихло. Владимир Кириллович молча посматривал на склонившихся над сочинениями учащихся и думал о том, как сказывается их характер даже в манере письма. Вот нетерпеливый, порывистый Курочкин, ручка так и летает над листком бумаги. Видно, что мысль часто опережает руку, и он гонится за ней, боится упустить. А вот полная противоположность ему, Анатолий
Владимир Кириллович поднялся из-за стола и медленно пошёл по классу, заглядывая в работы учащихся. Нет, у Иры Саенко не отгадал, она взяла первую, по Блоку и Есенину. А вот у Курочкина отгадал. И у Сергеева тоже.
Когда он остановился у парты Сергеева, тот поднял на него глаза и шепнул:
— Я хочу о том бригадире каменщиков написать. Помните, на субботнике? О Серафиме Туманове. Как думаете? Можно?
— Конечно, — одобрительно кивнул Владимир Кириллович.
— А вот этот эпиграф подойдёт?
Иван пододвинул Владимиру Кирилловичу листок, на котором было написано: «Из одного металла льют медаль за бой, медаль за труд». (А. Твардовский.)
— Вполне. С одним только уточнением: слова эти принадлежат не Твардовскому, а другому поэту, Алексею Недогонову.
Иван недоверчиво смотрел на него.
— Как же так? Я точно помню: в одной книге читал, и там было написано «Твардовский».
— Верно. И я тоже читал. Часто эти строки приписывают Твардовскому. Может быть, потому что по краткости и точности мысли они напоминают «Василия Тёркина». И всё же это слова Недогонова. А Твардовскому незачем приписывать чужие строки, даже такие замечательные. Так уж поверьте мне и исправьте.
Он дождался, когда Иван, всё ещё сомневаясь и покачивая головой, исправил написанное, и пошёл дальше. Остановившись у парты Сергея Абросимова, он прочитал с полстраницы его сочинения и удивлённо вскинул брови:
— Вы какую тему пишете, Абросимов?
— Третью, Владимир Кириллович, — торопливо ответил тот.
— Но позвольте, у вас же больше о боевом пути комсомола.
— А разве комсомольцы не совершали трудовые подвиги? — нашёлся Серёжка. Не мог же он сказать, что безоговорочно поверив в сведения матери, никакой другой темы не готовил.
— Ну, если вы сможете провести эту мысль… — Владимир Кириллович пожал плечами и отошёл.
Первым сдал своё сочинение Женька Курочкин. Вслед за ним выскочила Лида Норина. Ребята не расходились по домам, а обсуждали прошедший экзамен. Больше всех переживал Серёжка Абросимов.
— Вот
— Брось, не переживай! — хлопнул его по плечу Курочкин. — Меньше тройки не поставят!
— Думаешь? — с надеждой посмотрел на него Сергей.
— Дурак думает — умный знает. Не для того же они нас десять лет учили, чтобы срезать на выпускном экзамене. А кроме того… Ты сколько написал? Листа три, четыре?
— Целых семь!
— Ну вот видишь! Значит, чего-то знаешь!
Женька оказался прав. Серёжке, хотя и с натяжкой, как объявил Владимир Кириллович, но всё же поставили удовлетворительную отметку. Сам Женька получил полновесную пятёрку. И устный экзамен он сдал хорошо, правда, поплавал немного на втором вопросе, но четыре заслужил. А вот остальные предметы он сдал без особого блеска, «прокатившись на тройке». Последним они сдавали английский язык. Когда объявили отметки, вчерашние десятиклассники вышли на школьный двор.
— Эх, тройка, друг мой, тройка, кто тебя только выдумал? — перефразировал Гоголя Женька и сокрушённо вздохнул. Вокруг все рассмеялись.
— Радуйся, что тройку-то поставили, — в тон ему ответил Сергеев. — Я уж хотел в скорую помощь звонить: вижу, погибаешь во цвете лет.
— Нет, девчонки, мальчишки, — затормошила всех Лида Норина, — вы представляете? Мы больше не школьники! Мы стали взрослыми! Можно сбросить эту школьную форму и никогда, никогда больше не надевать её! Завтра же эти косы — чик! Химическую завивочку! И — кавалеры, за мной!
— Лидочка, чур я первый! — подскочил к ней Серёжа Абросимов. — Договорились?
— Больно ты мне такой вертлявый нужен! — отпарировала Лидка и закружилась по двору. — Кончили, кончили, кончили!
— Глупая! — снисходительно улыбнулась Ира Саенко.
— Нет, скажи, Ира, — напустилась на неё Лидка, — ты нисколечко не рада, что кончила школу?
— Рада. Но и грустно мне. Вот разъедемся в разные стороны и никогда больше вместе не соберёмся.
— Это почему же не соберёмся? — запротестовало сразу несколько голосов.
— Ребята, правда, давайте договоримся, что каждый год в этот день мы будем приходить сюда!
— Ну, каждый год — это уж лишнее! А вот лет через пять собраться — это да!
— Договорились? Дадим клятву, что ровно через пять лет 26 июня мы соберёмся здесь и отчитаемся перед друзьями, что мы сделали хорошего в жизни. Клянёмся? Ну, три, четыре…
— Клянёмся! — хором ответили все.
— Ещё раз…
— Клянёмся!
— Вот так! И пусть не ждёт пощады тот, кто нарушит эту священную клятву!
— А как с выпускным вечером?
— Родители готовят, бурную деятельность развили. Собираемся двадцать восьмого.
— Почему не сегодня?
— Девчатам нужно ещё платья пошить, — с невинной физиономией вставил Серёжка.
— А хотя бы и так, — повернулась к нему Лидка. — Школу кончают только раз в жизни.
— Да я разве возражаю? — комично развёл руками Серёжка. — Только для меня, девушки, вы и в этих нарядах чересчур хороши!
— Ну, по домам, что ли? — спросил молчавший до этого Толька Коротков. — У меня ещё работа есть: приёмник нужно одному приятелю починить.