Спроси заклинателей духов
Шрифт:
«Какие ландыши?» — оторопел Аникей. Посылку он отправил давно, и письмо шло долго, и он не помнил ни о каких цветах.
Тогда он начал последовательно восстанавливать в памяти, как он отправлял овощи. И тут его осенило. Упаковывал ящик он в номере. Аккуратно завернул все овощи в газету. Затем сверху положил много черемши. И только приготовился забивать крышку, как взгляд его остановился на букете ландышей на журнальном столике. Он вытащил букет и, стряхнув воду, бросил в ящик сверху, просто так,
«Все дело в черемше, — решил Аникей. — Это же дикий чеснок. Фитонциды черемши законсервировали ландыши. Не дали им погибнуть. Надо бы рассказать ботаникам… Это же открытие, хоть и случайное… Впрочем, мое ли?! Жена тоже причастна к авторству. Если б не она, вряд ли я послал бы ящик на Чукотку… Вот он, его величество случай».
Здесь, на Чукотке, по берегам рек рос дикий лук. «Нажимай на витамины», — говаривал начальник партии. И ребята нажимали. Сейчас осень, и время лука прошло. Остались только листья красной смородины, которыми хорошо заправлять чай.
Тихо звенели колокольчики. Лошади тяжело шли вверх по ручью. Подошел Афанасьич.
— Где чаюем? — спросил он.
— Нигде, — засмеялся Аникей.
— Чего так?
— Будем идти до заката. Не бойся, это скоро. Вот поднимемся наверх; видишь, перевал. Затем спустимся — тут смотри в оба, это потрудней.
— Знамо дело.
— Там хорошая долинка, судя по карте. Песчаный остров на реке, а справа — терраса.
— На острове зайчишки, — сказал Афанасьич.
— Правильно, — засмеялся Аникей. Он знал страсть каюра. — Но я о том, что на террасе хорошо пасти коней. Вот там лошадушки ночь и попасутся.
— И то, — понял Афанасьич и пошел вниз, к Чайке.
Караван поднимался к перевалу.
Глава третья
К концу третьего дня пути они выбрали хорошее место для стоянки, быстро развьючили лошадей, Афанасьич их стреножил и отправил пастись. Лошади были невдалеке на низменном берегу, поросшем густой травой. Мерно позвякивали колокольчики, изредка раздавался всхрап — лошади вздыхали как люди.
— Устают кони, — сказал Афанасьич. Он жалел лошадей.
— Еще бы, столько груза…
— Это на орловского рысака можно взваливать сколь хошь, а наши-то — скелеты.
— Овес пока будем беречь, — сказал Аникей.
— Я не про то… жалко животину… все поле упиралась.
— В поле было легче.
— Конечно, легче, я и говорю, что легче.
— Давай палатку ставить, пока светло.
Место они выбрали для палатки у самой воды, на сухом галечнике.
— Я зайчишек попромышляю? — спросил Афанасьич.
— Давай! Ужин я сварганю, — разрешил Аникей.
Афанасьич взял ружье и ушел вниз по реке на косу.
Аникей развел костер, поставил чайник и только потом
Вернулся Афанасьич примерно через час. Выстрелов Аникей не слышал, а потому не посмотрел в его сторону. Старик присел у костра, вздохнул и сплюнул. Третий день он приходил ни с чем.
— …Афанасьич выбегает, прямо в зайчика стреляет, — заводил его Аникей. — Ну, где рагу? Где твой заяц?
— А, — махнул рукой дед, — все равно он рыбой пахнет!
— Ну? — расхохотался Аникей.
— Завтра поутру они у меня попляшут! Вона сколь следов!
— А рыба? Рыба где? — не унимался Аникей. — Она небось зайчатиной пахнет?
— Куропачей надо посмотреть… — вяло обронил каюр.
— Ладно уж, давай ешь суп, — протянул Аникей ему чистую миску и ложку. И стал нарезать хлеб.
— Эх-ха-ха. Суп кандей для нас людей, рыбья чешуя, и более ничево нет.
— Не ворчи у костра, Афанасьич.
— Да где ж еще и поругаться? На людях нельзя, в маршруте задыхаешься…
— Не плюй в костер, не ругайся у костра, не мочись в реку… Все это дурные приметы…
— С такой дорогой все приметы плохие.
— Не гневи судьбу, Афанасьич. Хорошая дорога, хорошая. Дальше хуже будет…
— Кони устают.
— Знаю… завтра дашь овса.
Ночь была холодная и тихая. Ни ветерка. Только блики костра на белой палатке, шум реки и позвякивание колокольчиков.
Где-то ухнула ночная птица.
— Смотри-ка, — встрепенулся Афанасьич, — не все еще улетели. Знать, быть еще теплу… птицу не обманешь…
— Как знать, — вздохнул Аникей. — Совсем птиц не видно. Даже куропатки где-то затаились. Они, наверно, на склоне тех сопок, — и он показал в темноту.
Яркие звезды висели низко.
— Быть погоде, — сказал дед.
— Выйдем попозже, пусть лошади отдохнут. Да и ты поохотишься, — сказал Аникей. — Давай спать.
Он первым залез в палатку. Сапоги и портянки сушились у костра. Завтра выходить поздно, можно их не вносить в палатку. У костра утренняя роса с обуви и портянок сойдет быстро. Он разделся, нырнул в спальный мешок, одежду свернул и вместе с пистолетом положил под голову. Пистолет напомнил ему смешной случай.
— Слышь, Афанасьич? Раньше за патроны к пистолету надо было в конце поля нашему начальству отчеты писать — куда и зачем израсходованы.
— А че, так не ясно?
— Ну, так было. И вот Алексеич…
— Наш, что ли?!
— Ну да, лауреат, а тогда он еще простым геологом был, начальником партии… так вот он написал: «Все патроны в поле израсходованы по назначению. Так, однажды ночью в маршруте на меня налетел страшный зверь приземистого вида (заяц)…»
— Опять ты с зайцем?!