Спроси заклинателей духов
Шрифт:
— А что вас туда потянуло?
— Ромашка там была…
— Какая ромашка?
— Обыкновенная… ромашка, и все.
— Что не показали?
— Забыли…
Первый свой тогдашний страх Андрей помнит до сих пор.
И еще он помнит, что такое же выражение лица он видел у отца много позже.
К ним в военный городок приехал из Москвы маршал. Маршал инспектировал воинские части, и ему однажды неожиданно захотелось посмотреть, как живут офицеры.
Семьи офицеров занимали финские домики у самого моря. На склоне сопки,
— Вот в этом доме… — показал рукой маршал. Мать и Андрей стояли на веранде. — Кто здесь живет?
— Я, — подошел к маршалу отец.
Крыльцо дома было застлано громадным флагом со свастикой с плененного фашистского корабля.
Вот тогда у отца было такое же лицо, как давным-давно на берегу у скалы с ромашкой.
— Кто это придумал? — спросил маршал.
— Я, я, — ринулась вперед мать. — Проходите, пожалуйста, я чай поставлю.
Маршал поднялся, аккуратно вытер ноги о флаг-половик и сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:
— Между прочим, это единственно верное назначение этого флага. — И обращаясь к матери: — Спасибо.
И вся группа офицеров вместе с чуть не разжалованным отцом пошла дальше.
Странно, думает Матвеев, и там, в Европейском Заполярье, и здесь, на Чукотке, на самом берегу Ледовитого океана растут удивительно красивые ромашки, вдвое больше, чем на юге, ромашки величиной с большую астру.
Вон и Кузьмич, Пичкинмичкин, перенес с берега дерн с ромашками под окна своего дома. Много он туда растительности натаскал, забор сделал, получился сад-огород. Среди лета расцветали ромашки и лопухи большие зеленые шли в рост. Кузьмича укоряли:
— Ну чего ты лопухи сажаешь? Какой от них толк? Ты бы лучше редиску посадил — все витамины!
— И-эх, пичкинмичкин, ничего-то ты не понимаешь, — вздыхал в ответ Кузьмич. — Лопухи, они большие. И зелени от них много, на целый сад. А что редиска? Вырвал с корнем — и нет ее!
Скучал, видать, Кузьмич по материковскому саду, по лесу, по траве-мураве. Ему бы жилось веселей в тайге, а тут вот камни да болота, ни кустика, ни деревца, случайный лопух на всю округу — единственное культурное насаждение.
Кличку свою — Пичкинмичкин — он получил из-за того, что вворачивал это слово к месту и не к месту. Само же слово безобидное, это чукотское название озера в Иультинском районе, в приблизительном переводе — «горловина, где старик ловил». Озеро это действительно богатое рыбой, вытянутое, в горловине можно сига поймать, чира и нельму, о гольце и говорить нечего. Да только Кузьмич там не рыбу ловил, а… — собственный трактор. Когда весной развозил продукты оленеводам, провалился под лед, хотя и знал дорогу хорошо. Повезло — успел выскочить.
Достать трактор со дна Кузьмич не мог, как ни старался. «Вот приедут водолазы, тогда… Сейчас, видать, Садко с моими продуктами на нем по дну разгуливает, пичкинмичкин!» Стало у Кузьмича название озера ругательным
Сейчас Матвеев зашел к Кузьмичу попросить его сгонять на вездеходе к другому озеру, где рыбачья избушка, взять мешок с обсидианами.
— Камни черные? Видел… Давно лежат… Знать, и вправду уезжаешь, — вздохнул Кузьмич.
— Надо, — улыбнулся Матвеев.
— А что ты на учителке не женишься? — спросил Кузьмич.
— А зачем?
— Да так…
— Слухи пошли? — усмехнулся Матвеев.
— Поселок-то маленький…
— Ерунда все это, — сказал Матвеев.
— Я и говорю, ерунда, — согласился Кузьмич.
— Почему же ерунда? — вдруг обиделся Матвеев:
— Ну тебя! — засмеялся Кузьмич.
— Если чего, Кузьмич… дай знать… я с Петей Эттувги говорил… Кием был у меня… Кием просил… Он присмотрит… И за ним, и за… за малышом.
— А я? Мне-то чего не сказал? Эх ты, пичкинмичкин! Я тебя хоть раз подводил?
— Нет… Кием приходил… он хочет внука… Понимаешь? Что делать-то? Опекунство можно назначать только до пятнадцати лет… удочерять и вовсе нельзя, скоро паспорт получит… Все поздно. А как помочь?
— Миром поможем. Все дети — наши… — сказал Кузьмич.
— Да. Все. И которые есть, и которые родятся. Вот и проследи. Как за своими… как за моими… Тут мегера есть, Дарья Тимофеевна. Может дров наломать. Я хочу тебя предупредить.
— Да что ты, Андреич! Разве мы не видим? Что мы — без глаз и ушей? — забеспокоился Кузьмич.
(«Куда-то ушло мое время, — подумал Матвеев. — Ведь что-то есть в этой Людмиле Федоровне. Неплохой бы тещей могла стать для Пети Эттувги. Да вот и мне нельзя Катю удочерять…»)
Зря, конечно, он так. По дороге к Кузьмичу встретил Матвеев Людмилу Федоровну. Улыбнулись друг другу — и все. Но в лице Людмилы Федоровны столько теплоты, что начал понимать Матвеев, почему у него появилось неожиданно вдруг хорошее настроение. Он и раньше за собой замечал прикосновение к тайне удивительных лиц. Есть удивительные лица — ты весь день находишься под обаянием мимолетной встречи, ходишь и улыбаешься, такое у тебя настроение. А это просто оттого, что час назад встретил удивительную женщину или увидел в толпе счастливое лицо.
Но иногда при этом тебя постигает непонятное волнение, как при виде взлетающего самолета, стремительно несущегося по земле, а в конце полосы — море. И колеса отрываются от земли у самой воды.
— За камнями я сгоняю завтра, — прервал размышления Матвеева Кузьмич.
— Спасибо. А то самолет придет, а я не готов… Никогда здесь не известно, когда он точно придет… Надо собираться заранее.
«То-то будет праздник для детишек», — подумал Матвеев.
Здесь всегда всем поселком сбегались к самолету, а дети любили играть в вихре улетающей «Аннушки». Они с санками устраивались позади самолета, и мощная струя катила визжащих от восторга детей по летному полю.