Спроси заклинателей духов

Мифтахутдинов Альберт Валеевич

— Я очень даже согласен! — рассмеялся Костя. — Хоть на земле поживу, осточертело мне в море, вот что я вам скажу, братцы.

— Давай собираться, — скомандовал Игорь.

Я ушел в поселок к знакомым ребятам. Вернулся с ружьем, патронами, свечкой, зажигалкой, спичками, галетами, сахаром, консервами. Рюкзак был под завязку.

— Вот, держи…

Глеб нашел где-то роскошный мохеровый шарф и меховые кожаные перчатки:

— Бери, пригодится.

Игорь одну бутылку «Миндальной» из наших запасов тоже положил в рюкзак.

Геологи уже садились в вертолет.

— Давай,

до встречи!

— Пока!

Глеб помахал нам из кабины. Костя входил в вертолет последним. Механик задраивал дверцу.

— Всего!

Вертолет ушел, и мы опять остались с Игорем одни. Теперь нам без Кости нет пути назад — ни на корабль, ни в родную бухту Провидения.

Нет ничего хуже неопределенности. Мы пошли на радиостанцию к пилотам. Там все как-то ближе к событиям.

Итак, до маяка лету около часа, оттуда до геологов тоже около часа, возврат к маяку около часа и возврат на базу. Итого четыре-пять часов. Возможно, вертолет прилетит ночью. Ночью даже лучше — солнце светит ярче, и всегда почему-то летом ночью тишина, нет ветра и яркое солнце. Чукотский июнь. Хорошая погода.

Все это время, как только вертолет скрылся за сопками, превратилось во время ожидания его возвращения. Покинув радиостанцию диспетчерской, мы пошли коротать часы к моему приятелю — районному газетчику Юре, старому полярному волку, работавшему здесь давно.

За долгим чаем и свежей обильной дичью мы говорили. Так всегда бывает, когда долго не видятся. Пили чай, вспоминали друзей-приятелей, ругали нынешнюю молодежь, хвалили прежнюю («вот раньше!»), припоминали веселые приключения и яркие события, грустные случаи и байки. Много за эти годы исколесили, исходили-изъездили, скоро не останется на Чукотке незнакомого, места.

— Можно бы на собаках к Дженретлену, да снега почти нет, — мрачно сказал Юра.

Была у него одна черта странная, к которой, впрочем, все уже давно привыкли. Зимой в любую погоду, даже если есть возможность уйти в тундру на вездеходе или слетать на вертолете, он всегда пробует сначала выяснить — а нельзя ли этот маршрут сделать на собаках. Очевидно, тверда в нем журналистская закваска — медленнее едешь, больше видишь.

— Два дня пути, — возразил я.

— Можно спрямить. Если выйти на Угол Иноземцевой, а оттуда повернуть в глубь полуострова.

— У нас там маяк, мы уже там были, — сказал Игорь.

— Удобное место. А почему оно так названо?

— Очень давно это было, — сказал Юра. — Еще до коллективизации. В общем, она была учительницей. Навела тут шороху! — засмеялся Юра.

Мы слушали его и одновременно прислушивались чутко ко всем шумам на улице — не летит ли наш вертолет.

— Она и учительницей была, и лекарем — лечила, собак своих имела. Сам понимаешь, шаманы ее не шибко-то привечали. Муж у нее был геологом. Погиб тут где-то. Она не уехала, осталась. Язык чукотский знала, ездила по тундре. А Угол вовсе не потому, что полуостров там маленький в виде треугольника. Она любила называть этот край «медвежьим углом». Вот приехала, мол, в «медвежий угол», пора с этим, мол, кончать,

пока грамотность не станет всеобщей. Однажды с этим «медвежьим углом» выступила на какой-то конференции. Ее поправили. Нельзя, говорят, так. Нет у нас «медвежьих углов». Так мне рассказывали.

Солнце светило тихо и нежно. Было за полночь. Юра принес спальные мешки, раскладушку. Игорю предложили тахту. Комната была холостяцкой, семья его уехала на лето в отпуск, на материк.

— Вот так и назвали — Угол Иноземцевой. То ли геологи, то ли геодезисты. Слава-то о ней далеко шла. Там яранги стояли и несколько маленьких домиков — «шхун», как их называли. Туда, обычно подкочевывают ненадолго оленеводы. Но сейчас построек нет. За ненадобностью — и самого поселения тоже.

— Мы видели пастухов, — сказал Игорь. — Они уже подкочевали.

— Там есть старики, которые ее знали. Поинтересуйтесь при случае.

— Спать-то уже ни к чему, — сказал Игорь. — Скоро утро.

— Смотрите сами. Располагайтесь. Я-то пойду лягу, а то у меня завтра летучка и, вообще, суматошный день.

Мы с Игорем вышли прогуляться. Да и на радиостанцию в порт заглянуть надо — нет ли новостей.

Мы шли не торопясь, наслаждаясь солнцем, тишиной и теплом предутреннего покоя.

Из подъезда ближайшего дома выскочил человек без пиджака, в майке, с ведром. Он выносил на улицу мусор.

— Стой! — схватил меня Игорь за руку.

Я узнал Глеба.

— Идем ко мне, — замахал он.

Мы побежали.

— Только что чай поставил, проходите.

Глеб тоже жил один, жена уехала на курорт.

— Когда прилетел?

— Полчаса…

— А мы не слышали…

— Я оттуда шел, с залива.

— Что-нибудь случилось? — спросил Игорь.

— Ничего, — ответил Глеб.

— А маяк?

— Работает.

— А Костя?

— Должно быть, на корабле уже.

— Как на корабле?

— Я немного план изменил. — Глеб принес варенье, разлил чай по диковинным японским чашкам. Притащил блюдца и салфетки. — Сел я на Дженретлене, но высадил не Костю, а всех. Сказал геологам — пока не поможете парню, не сделаете все, что надо, в партию не полетим. Так они взялись за дело — ого!

— Дда-а… — протянул Игорь.

— Справились быстро. Я сам проверил радионаведение. Работает отлично. Ну вот. Потом всех погрузил, и вашего радиста тоже, и полетели в поле. Там разгрузка была быстрая. Оттуда прямиком сюда. Сэкономил много времени — одним взлетом и одной посадкой меньше, да и крюк не пришлось делать, чтобы возвращаться.

— Ну, спасибо! — засветился Игорь.

Глеб, маленький, толстый, в подтяжках, не выглядел столь элегантно и деловито, как на работе. Это был просто усталый человек.

— Я боялся, — сказал он.

— Чего? — не понял я.

— Тех перспектив, что вы обрисовали. А вдруг я не смог бы залететь за вашим радистом на обратном пути? А? Вдруг случись потом что — и на моей душе грех, а? Больно вы так просто все решаете — оставить человека, пусть сам топает шестьдесят километров…

— Работа, Глеб… — перебил Игорь.