Спустя тысячелетие(изд.1997)
Шрифт:
— Вы сказали, почтенный Диофант, — спросила Надя, — что прибывающие к вам переселенцы отказываются от лжи и лени?
— Отказ от лжи уничтожает пороки, которые не могут без нее существовать. Мы достигаем этого воспитанием с раннего детства. Тем же, кто был этого лишен, мы можем помочь «душем очищения», который некоторые из вас прошли.
— Да разве в таком, как у вас, обществе возможно лгать! — воскликнула Надя.
— Потому и будет стоять монумент, — заключил Бережной. — Мир без лени! Отказ от нее — это торжество трудолюбия.
— Трудолюбие торжествует в мире без лжи, — добавил Крылов.
— Какой фантастический мир! — воскликнула Надя. —
Глава 3
ШТОРМ
Бывают штормы, когда за одну секунду выделяется энергии больше, чем при взрыве атомной бомбы.
Страшен шторм при лунном свете, откровенный в своей неприкрытой мощи и грозной красоте!
Рвущий паруса ветер гнал тучи, но не смирил, а еще больше разъярил дикие океанские стада. И с сокрушающей силой неслись они ровными рядами, сливаясь вдали с почти неразличимым черненым серебром. И казалось, что нет между косматыми валами никакой воды, а разделены они глубокими пропастями, ущельями. Будто заснеженные горные хребты сорвались с земных оснований. Крутые их склоны напоминали скаты древних пирамид, испещренных прожилками.
И ни одной птице не пролететь над ними, ни одной рыбе не подняться к перепаханной бурей морской поверхности.
Ущербная, в первой четверти, красноватая луна смятым мячом то взлетала выше мачт, то падала, как бы ударяясь об опасно кренящуюся палубу парусника, успевшего выйти в открытое море. Угрюмые моряки с промокшими повязками или платками на головах цепко держались за штормовые канаты, меньше всего пытаясь сейчас воспринять в смеси мрака и лунных бликов гневное величие Природы.
Рев бури слышен был и в большой комнате с толстыми стенами, отведенной семейству Вязовых.
Люди здесь могли только вообразить, что творилось снаружи.
Но не от шума не мог мальчик заснуть, а от своей разыгравшейся фантазии.
Людям Земли всегда представлялось, что полет среди звезд — высшее проявление отваги, здесь самый отчаянный риск, самая высокая романтика и самые удивительные приключения.
Ребенку же, коротенькая жизнь которого прошла в уютной каюте звездолета, с мамой и папой, жизнь в полете казалась спокойной и тихой, домашней.
Он любил все вокруг себя: и картину с тетей-воительницей на лошадке (совсем как живые!) — мальчик упрямо называл всадницу мамой, хотя волосы у нее были другого цвета. Видел он и множество книг, часто с картинками. Мама и папа читали их ему, хотя книжки были для взрослых. Но больше всего его занимали мамины сказки и рассказы папы с мамой о чудесной Земле, где они будут жить. С настоящими лошадками, птичками, рыбками, зайчиками и другими зверями. Ночью в земном небе рядом со звездочками горит огромная лампа — Луна. А днем восходит Солнце, такое яркое, что никаких звездочек уже не видно! И еще там очень много людей, прямо как звезд в небе, и не все они такие добрые, как командиры и другие дяди на корабле, а всякие разные, даже злые. Таких он заранее побаивался.
Находясь все время среди взрослых, в центре общего внимания, мальчик развивался необычайно быстро и рано научился мечтать.
Потому особенно привлекали его книжки с картинками о море.
Он всячески пытался представить его себе, но детская фантазия не шла дальше блюдечка с чаем, такого огромного, что не видно его краев и в нем можно плавать на кораблях (а не летать). А корабли с «крылышками»,
Можно понять потрясение Никитенка, когда он увидел все это воочию: и море, и корабли, и моряков на мачтах с парусами.
И казалось ему, что он уснул и видит прекрасный сон: мама и папа после дождика, от которого они убежали, позволили ему отправиться в гавань и подняться на корабль, чтобы стать там настоящим моряком. И будто совсем это не сон, а взаправду!
И как лунатик, с открытыми глазами, он поднялся с постели и вспомнил, что моряки все одетые и с платочками на головах. Значит, и ему придется самому, без мамы, натянуть свой костюмчик с капюшоном. Но опускать его на лицо не надо, хотя жаль, не увидят прорезей для глаз, которыми малыш особенно гордился. Но ничего другого, чтобы повязать голову, кроме капюшона, мальчик придумать не смог.
И утешился тем, что потом покажется во всей красе морякам на корабле.
А что он скажет шкиперу? Конечно, волшебные слова: «Брам-стеньги, кливера, фок-мачта, гитовы!» И еще он скажет, что он Колумб, который должен открыть Америку по другую сторону моря.
С этими мыслями мальчик, уверенный, что папа с мамой его отпустили, выбрался на темную площадь.
Никитенок исчез.
Надя еще с вечера заметившая, как он восхищенно прислушивается к беснующей стихии, хватилась мальчугана под утро.
Никита вскочил вслед за ней. Ему ничего не надо было объяснять. Он сразу все понял и поднял всех звездонавтов по тревоге.
К ним сразу же присоединились Диофант, Демокрит и несколько молодых островитян.
— Искать, искать у гавани, — скомандовал Бережной. — Заглядывался там постреленок на корабли!
— Его мать и отец уже побежали в том направлении, — сказал Диофант.
— Мать, отец! Какая разница! Он всем нам родной! Общий, среди звезд с нами рос!
Бежали по площади, как по мелководью, разбрызгивая воду, будто разлетались сверкающие стеклянные осколки.
Остановились у парапета набережной, вглядываясь в предутренний сумрак, смутно различая силуэты кораблей.
Волны, до сих пор лишь набиравшие силу, теперь ворвались в гавань, круша о набережную не успевшие выйти в море парусники.
Хруст обшивок, треск шпангоутов сливались с шумом бури в буйную симфонию разрушения.
Вспененные гребни нависали над парапетом и, обрушиваясь на него, перекатывались через препятствие, растекаясь по площади бурлящими ручьями.
Корабельные корпуса ожили, и горькие стоны их доносились до берега вместе с криками людей. Рушились мачты и, переброшенные через парапет, бревнами плыли по площади.
Море в бешенстве своем вспухло невиданным приливом. Звездонавты бежали по колено в воде вдоль парапета. Он лишь иногда проступал между перекатывающимися через него волнами.
В залитую площадь вплывали обломки разбитых судов. Люди старались поймать их, осмотреть каждый — не держится ли за него мальчик.
И на площади, как в бухте, уже бушевали волны. И то, чего не смог сделать крепчайший металл в своих отчаянных атаках на монолит, теперь взялись выполнить волны. Они набрасывались на скалу монумента с ревом, разбивались и рассыпались в лунном свете фонтанами пенных брызг.