Спустя тысячелетие(изд.1997)
Шрифт:
— Будешь, будешь моряком, постреленок, — заверил его Бережной.
Самым удивительным в этом происшествии, пожалуй, было то, что никто не упрекнул Никитенка за его выходку, и, уже в комнате, закутанный мамой в сухое теплое одеяло, перестав дрожать от озноба, маленький Колумб оправдывался перед самим собой:
— Так хотелось посмотреть кораблики, и мне позволили. — Потом, став серьезным, добавил: — Может, мне это приснилось?
— Хорошо приснилось, — утешил его отец.
А дедушка Крылов, второй командир,
— Не приснились тебе, Никитушка, корабли и волны выше мачт. Все это ты видел.
— Видел, видел! — обрадовался мальчик, теплее закутываясь в одеяло.
— И впрямь он для нас Америку открыл, — обратился Крылов уже к окружающим.
— Для меня это открытие заключено в тех генах наследственности, которые проявились в мальчике. А ведь это дар наших общих предков, — с восхищением в голосе заметил Диофант.
Надя никого не слушала, торопя Никиту скорее согреть как-нибудь ребенка.
Она осталась с мальчиком, пока тот не заснул, и вернувшийся со скипидаром Вязов застал ребенка уже спящим.
После бессонной ночи и пережитых треволнений Никитенок спал сладким сном, непробудным, как у Спящей Красавицы из сказки; и, как в сказке, все вокруг, казалось, должно было замереть, даже дождь, если б он пошел, превратился бы в хрустальную стену.
Но вместо хрустальной стены у постели застыли Надя с Никитой, не отрывая глаз от разметавшегося во сне мальчика, который, быть может, во сне опять становился «настоящим моряком».
— До чего же тупым чурбаном может быть человек! — произнес Никита.
Надя вопросительно посмотрела на него.
— Нужно нечто вроде светопреставления, чтобы он по-настоящему почувствовал себя отцом. Понял, как дорог ему собственный сын.
— Собственный? — тихо спросила Надя. Никита усмехнулся.
— Надеюсь, красная лампочка у меня на лбу не горит? Но все равно скажу: не отчим я ему, не приемыш он мне.
— Сын? — подсказала Надя. Никита кивнул.
Надя отвернулась, что-то смахнула с ресниц:
— Придется и мне признаться, что никогда в этом не сомневалась.
Никита опустил голову и добавил:
— Что ж, и я признаюсь. Знал я, что ты догадываешься.
Надя покачала головой.
— Догадываются умом, — грустно сказала она. — Здесь что-то совсем иное…
Мальчик вздрогнул, зашевелился.
Надя нежно положила ему руку на всклокоченные волосенки, не успевшие высохнуть.
— Вот это важно, а остальное… — И она отвернулась.
Глава 4
БЕДА
Мужество в несчастье — половина беды.
Трое звездонавтов вышли из подъезда дома, где отведена им была квартира.
Утренний воздух, пропитанный
Солнце только всходило, а с мокрой площади поднимались струйки тумана, капризно-извилистые. Просвечивающие сквозь них красавцы дома, окружавшие площадь, казались призрачными сказочными дворцами, устремленными в небо.
Но благостная тишина почему-то внушала неясную тревогу, вызывая внутреннее напряжение…
Особенно остро ощущала это Надя, вышедшая проводить мужчин. Ей припомнились непонятные «воробьиные ночи» их прежнего времени, когда неизвестно почему надо было куда-то бежать, кого-то искать, не зная покоя…
Надя корила себя за то, что смотрит Никите вслед, словно прощаясь с ним. Их ночной разговор — вовсе не прощание! Все стало ясным, нет больше темных уголков в уме и сердце! Вопреки всему они будут вместе, и дорогой, любимый Никитенок только скрепит их союз. Как он всех напугал в эту ночь! И не станет он напоминанием о чужой планете, где Никита обрел его. Не разделять, а соединять их будет замечательный малыш!..
Надя зябко передернула плечами.
«Все дело, наверное, в этом далеком собачьем вое. Аж мурашки по коже!» — подумала она, возвращаясь в комнату и садясь у открытого окна.
Крылову и Федорову тоже не спалось. Они тихо переговаривались в соседней комнате.
Трое мужчин прошли мимо памятника Кампанелле, обходя лужи, и приближались к такому же дому, какой только что покинули.
— Однозначно, здешний президент живет не в президентском дворце, — заметил Галлей, обращаясь к Бережному и Вязову.
— Не дивись, друже, многое у них не так, как в наши времена.
— Не всегда верна, видно, поговорка: «Век живи век учись…» — заметил Вязов.
— «…И дураком помрешь»?
— Не век, а тысяча лет прошло, а нам всем учиться впору.
— Зараз верно, хлопец. — Они тоже услышали собачий вой.
— Что это они развылись? — сказал Галлей.
— Организм у них кое в чем совершеннее нашего, — отозвался Никита. — И инфразвуки, и ультразвуки воспринимают.
— Не иначе отзвуки вчерашнего шторма их беспокоят, — заключил Бережной.
Они подошли к подъезду. На двери была дощечка с надписью: «Диофант, Демокрит, Иоланта».
— Звонка не вижу, — заметил Галлей.
— Стучи, да отверзнется, — пробасил Бережной. Но дверь, очевидно, подчинясь автоматике, реагирующей на звук, распахнулась сама собой.
Посетители, несколько смущенные, вошли. По коридору к ним навстречу шла изящная женщина в легком утреннем халате.
— Прошу вас в большую комнату, — приветливо пригласила она. — Я и Иоланта, и жена Демокрита. Мужчины еще отсыпаются после ночных поисков. Сейчас выйдут.