Спустя тысячелетие(изд.1997)
Шрифт:
Толпа и люди на пьедестале напряженно следили за тем, как чужеземцы в серебристых одеяниях, такие же, какими они запомнились, неторопливо шли через площадь, улыбаясь бурундцам. Наконец они поднялись к подножию бронзового всадника.
— Где Божество, которое привело вас к месту казни? — закричал на древнекнижном языке Жрец.
— Нет твоего «Божества» и никогда не было, — ответил Бережной.
— Было! Было! — орал Жрец. — Оно вернуло преступников, чтобы содрать с них кожу.
— Убеди ты
— Нет-нет! — запротестовал Жрец. — Приговоренный не может сойти с этого камня. Только без кожи, только без кожи!
— И чего он сам лезет из кожи вон? — сощурясь, осведомился Бережной. — Мы за тобой, Анд. Проводи нас к лесному озеру. Сами дороги можем не найти.
— Куда? Куда? — заволновался Жрец. — Сначала ответите за все преступления, за испорченную Землю.
— Пойдем, Анд. Время не ждет, — торопил Бережной, рукой отодвигая Жреца.
— Нет-нет уйти! Нет-нет преступнику! — завопил тот.
В руке его блеснул нож, и он вонзил его в грудь Бережного.
Бережной беззвучно повалился на каменную плиту, а Жрец с обнаженным ножом кинулся на Никиту.
Но Вязов опередил его и, схватив тщедушное тело, поднял его в воздух и бросил на ступеньку ниже, где стоял Урун-Бурун.
Жрец сшиб с ног вождя, а его нож вонзился в горло Урун-Буруна. Обливаясь кровью, тот скатился к ногам шарахнувшейся от него толпы.
Только Майда вырвалась из ее рядов и бросилась на грудь умирающего, громко рыдая.
Эльма непонимающе смотрела на нее широко раскрытыми глазами: потом она нагнулась, сорвала несколько стеблей синей травы и стала взбираться к лежащему Бережному.
Никита уже расстегнул скафандр, обнажив волосатую грудь богатыря. Серебристый скафандр был в потеках крови.
Эльма приложила к ране пучок травы и сказала Никите:
— Я умею заговаривать кровь.
Губы ее что-то зашептали. Никита встал с колен и увидел поднимающуюся на пьедестал статную женщину с распущенными седеющими волосами.
— Отнесите раненого в дом к Майде. Они с Эльмой сумеют выходить его, — приказала она и, обратившись к толпе, властно сказала: — Весна-дочь, да-да, ваш вождь! Весна-мать, да-да, ваш вождь-друг! Бурундцы, вешние, да-да, братья!
Рев толпы был ей ответом.
Указывая на лысого Жреца, в отчаянии смотревшего на свой все еще не спрятанный нож, она сказала:
— Убийцу взять! Старейшины, да-да, судить его!
— Нет-нет судить! — взмолился Жрец. — Нет-нет спускать кожу!
Грозные молчаливые бородачи направились к трясущемуся Жрецу.
Жрец попятился, но наткнулся на склоненного над матерью Анда. В испуге он отскочил и, ко всеобщему удивлению, неожиданно вонзил нож себе в сердце.
Майда словно не видела ничего,
Узнав Анда, она тихо произнесла:
— Это твой отец, Анд. Я его любила…
Эльма звала Анда, чтобы перенести Бережного.
Они положили его на откуда-то появившиеся носилки, и Никита с Андом с помощью двух бородачей вешних понесли раненого через молчаливо расступавшуюся толпу.
Бережного положили не на ложе, а на тот самый стол, где Анд и Майда угощали когда-то впервые появившуюся здесь Эльму.
Эльма и заплаканная Майда хлопотливо занялись тяжелой раной звездонавта.
Майда оказалась искусной врачевательницей, а Эльма — умелой помощницей. Анд еле успевал бегать по их поручениям, то за синей травой, то за водой, которую приносил прямо из реки в кувшине.
Никита, как изваяние, стоял над командиром.
Только к вечеру Бережной открыл глаза и, увидев Никиту, попытался улыбнуться:
— Как это он меня!.. Сплоховал твой командир…
— Ничего, поправитесь. Подождать придется. Эльма прислушивалась к первым словам больного.
— Ждать, друже, не можно! Великое несчастье…
— Это не несчастье! Мы вылечим вас, — вмешалась Эльма.
— Великое несчастье… там… на острове Солнца… Лететь надо…
— И полечу, а вы тем временем на ноги встанете, как тогда, после космического тарана.
— Вспомнил… Как же один? А сменять тебя как?
— Разве это несчастье? Я полечу вместе со штурманом, — вызвался Анд.
— Несчастье на острове. Землетрясение. Тысячи погибших, искалеченных. Вот почему надо добраться до звездолета.
— Вы научите меня всему по пути или там, в небе! — настаивал Анд.
— А я? — спросила вдруг Эльма.
— Дюжий хлопец, — через силу проговорил Бережной. — Давай, лети. Все от тебя больше толку, чем от меня… теперь…
— А я? — продолжала настаивать Эльма.
Анд взял ее за плечи и отвел в сторону, сказав:
— Это наши дела, семейные. Ты, родная моя, вырастишь нашего сына, назовешь его Никитенком. Мать поможет тебе. Но главное теперь — выходить командира.
— Выхожу, выхожу. Надо будет — свою кровь отдам.
— Нет, доченька, кровь твоя еще малышу понадобится, а моя… моя уже откипела, — вступила в разговор Майда.
— Так как, штурман? Берете меня с собой? Буду хорошим помощником. Я успел кое-что прочесть в Доме до неба о ваших делах.
— Ладно. Там проверим твою подготовку. Лететь хоть одному, хоть вдвоем надо.
— Не задерживайтесь… к озеру! — уже шептал, хотя ему казалось, что отдает громкую команду, Бережной.
Бережного одели в местные одежды. Скафандр женщины отмыли и примерили на Анда. По росту он подходил, правда, изрядно болтался.