Спят усталые игрушки
Шрифт:
– Николая больше не видели?
– Никогда, – ответила Раиса, – и слава богу: ненавижу их, проклятых…
Внезапно она зарыдала злыми, горькими слезами, уронив голову на стол.
Я поглядела, как трясутся плечи и подрагивают редкие волосы на макушке. Нет, надо уезжать, тут адреса Николая не добыть.
Глава 21
Домой ехала, не замечая чудесного весеннего вечера. Ну как добраться до секты? И потом, что вообще знаю я о гипнозе, экстрасенсах, колдунах и магах? Честно говоря, никогда не верила в подобные вещи.
Домашние занимались своими делами. Маня возилась у компьютера, Зайка, напевая, принимала душ, Алиска орала в кухне на Катерину. Ирка обнаружилась в кабинете, на руках женщина держала большущую крысу.
– Откуда она у тебя? – изумилась я, глядя, как домработница ласково укутывает дрожащего грызуна в мохеровый плед.
– Это Жюли, – вздохнула Ирка, устраивая глядящую на нас влажными, несчастными глазами собачку в мягком кресле.
Мой рот непроизвольно открылся. Жюли? Куда подевалась роскошная шерсть терьерицы? Оказывается, под длинными локонами скрывается тщедушное крохотное тельце.
– Валентина чесала, чесала ее, – пояснила Ирка, поглаживая Жюли по лысой головке, – потом побрила! Ругалась – страсть.
Да уж, представляю, какие проклятия изрыгала собачья парикмахерша, весьма своеобразная дама, не имеющая детей, зато содержащая дома штук семь пуделей.
– Серафима Ивановна вернется, вот уж расстроится, – продолжала Ира. – Теперь, бедолага, все время мерзнет, а Хучик отказывается возле нее спать.
Таковы мужчины, им главное не трепетная душа, а безупречный внешний вид. Мопс обожает терьерицу, пару раз у них случались щенки невообразимой породы, которую Маруся назвала «ложкинский мопстерьер». Как мы пристраивали их в хорошие руки – особый рассказ. Но теперь, наученные горьким опытом, стараемся не допускать свадьбы. Но нежная дружба все равно связывает Жюли и Хуча. Они частенько спят рядом, прижавшись друг к другу. Домашние только умиляются, глядя на подобные взаимоотношения. И вот сегодня, когда терьерица лишилась шерсти, галантный кавалер убежал прочь. Может, он вовсе и не любил ее, а просто грелся в пышных роскошных локонах подруги?
– Черри тоже почти побрили, – докладывала Ира, – Банди со Снапом удалось отмыть, Хуча оттерли, а вот кошки куда-то задевались. Вообще безобразие, пришли, залили все какой-то гадостью, мебель попортили, а оказалось – ошибка!
– Тебе, дуре, хотелось, чтобы Кеша и впрямь черной оспой заболел? – поинтересовалась, влетая в кабинет, Алиска. – Ничего, уберешь, ототрешь да постираешь.
Ира разом выскочила из комнаты.
– Ну как можно вступать с прислугой в дружеские беседы? – накинулась на меня балерина. – Учу, учу тебя, все без толку. Имей в виду, у них такое поведение хозяйки вызывает только одну реакцию – сразу перестают работать.
Я только вздохнула. До сих пор испытываю неудобство оттого, что кто-то моет полы, когда я преспокойненько смотрю телевизор. Наверное, пренебрежительное отношение к обслуживающему персоналу формируется с детства. Если с колыбели тебя окружают лакеи да служанки, невольно привыкаешь ими командовать.
Хотя вот у Алиски, например, подобное качество появилось в течение одного года жизни с Максом.
– Незачем
Вытянув крепкие, жилистые ноги с изуродованными из-за пуантов ступнями, она блаженно простонала:
– Устала, как верблюд.
– Почему верблюд? – машинально спросила я, думая о своем.
– Частушку не знаешь?
– Какую?
– На горе стоит верблюд, – завела Алиска, – его четверо…
Она остановилась.
– Там потом идет глагол, который ты не любишь употреблять вслух, его пропущу.
Подивившись подобной деликатности, я кивнула. Балерина начала сначала:
– На горе стоит верблюд, его четверо… двое в уши, двое в нос, довели его до слез. Ну как, нравится?
И она оглушительно заржала. Похабная частушка, но смешная. Надеюсь, она не станет исполнять ее при Мане, потому что вчера слышала, как девочка, разговаривая с одноклассницей по телефону, заявила:
– Химия мне нужна, как слива в жопе.
Пришлось целый час объяснять ребенку невозможность подобных выражений.
Отсмеявшись, Алиска велела:
– Пошли пить чай.
Следует признать, благодаря ее требовательности на столе всегда теперь еда и напитки появляются в горячем виде. Возле блюда с пирожками уже сидела Зайка.
– Чем озабочена? – поинтересовалась я, кусая ароматный, румяный пирог.
– Купила белую блузку, оказалось, на экране она «пропадает», – пояснила Ольга, – теперь хочу розовый пуловер попробовать.
Я только вздохнула. Последнее время невестка не может думать ни о чем, кроме своей работы. Любой разговор сводится к обсуждению макияжа, одежды и прически. Еще она реагировала на сообщение о разгромном счете в матче «Зенит» – ЦСКА и оживлялась, обсуждая недостатки сборной по баскетболу.
– Может, сиреневый лучше? – продолжала размышлять невестка.
Филя и Алиска молча поглощали удивительно вкусную выпечку. Катерина вообще отлично готовит, но сегодня просто превзошла себя.
– Ну что молчишь! – обозлилась Зайка, пиная меня под столом ногой. – Так какой лучше?
– Фиолетовый бледнит, – нашлась я.
Ольга всплеснула руками:
– А кто говорит про фиолетовый? Сиреневый или розовый! Будешь ты меня, в конце концов, слушать?
Что мне нравится в домашних, так это полное нежелание оставить несчастную мать в покое, наедине со своими мыслями. Почти все мои подруги жалуются в голос на повзрослевших детей. Невнимательные, грубые, резкие, никогда не поговорят с родителями, совета не спросят…
У нас все наоборот. Когда, разбогатев, начали строиться в Ложкине, я предложила Кеше:
– Давай возведем на этом участке два одноэтажных дома. Один для вас с Зайкой, другой для нас с Наташкой и Машей.
– Это еще почему? – окрысился сын.
– Вам, наверное, хочется пожить отдельно…
– Ни за что, – отрезала Зайка, – только все вместе, одной семьей.
Я тихонько вздохнула. Честно говоря, надеялась, отселив старшеньких, мирно курить, когда заблагорассудится, есть в постели пиццу, спать до полудня, словом, жить как захочется. Но не тут-то было.
– Интересное дело, – возмутился Аркадий, – бросить тебя одну, без присмотра! Ну уж нет!