Средь бала лжи
Шрифт:
— Я не лицемерила, Гаст. В основном. — Таша протянула руку, коснувшись его ладони. — Я сама узнала всё не так давно. Мама рассказала мне, когда я уже была достаточно взрослой… чтобы понять, что эта тайна может стоить мне жизни.
— А как насчёт того, что ты оборотень? Этого ты тоже не знала?
— Когда ты спрашивал меня в Броселиане, я…
— Тебе стёрли память. Да, знаю. А все годы до этого?
Она невольно улыбнулась.
—
— Ты должна была рассказать! Вы обе должны были рассказать, и не мне, а всем прадмунтцам! И дяде, и отцу тоже! Мы бы нашли способ вас защитить, все вместе — и от короля, и от тех, кто в итоге за вами пришёл! Но вы скрыли это, и Мариэль убили, и Лив похитили, и тебя ввязали во всё это! — в том, как Гаст сжал Ташину руку в своей, отчётливо читались гнев и отчаяние. — Если бы вы рассказали нам, всё было бы по-другому!
Наверное, с минуту Таша смотрела на него.
— Гаст, — наконец сказала она: очень тихо, очень мягко. — Ты всерьёз полагаешь, что жители Прадмунта стали бы укрывать свергнутую принцессу, а твой дядя взял бы под своё крыло оборотня? И никто из них не побежал бы к Его Величеству, желая выслужиться перед новым королём, и не сделал бы ничего…
— Прадмунтцы — хорошие люди!
Таше вспомнились крики «сжечь зверя» — и смех сорвался с губ сам собой.
— Правда?
Забавно. Ещё летом она была совсем такой, как он. Да и сейчас не до конца выжгла в себе то, что нужно было выжечь.
Но теперь, глядя на свою детскую наивность со стороны, ощущала одновременно грусть и удовлетворение от того, что в её душе уже сгорело очень многое.
— Да, дядя — суровый человек, — пылко продолжил Гаст, — но ты знаешь, что он…
— Знаешь, я вернулась в Прадмунт. Вскоре после того, как пустилась в погоню за убийцами мамы. И встретила отца Дармиори… который, как ты помнишь, узнал, кто мы с мамой на самом деле. Знаешь, что он со мной сделал? Запер в избе старухи Шеры. И поджёг.
Гаст отпустил её руку так резко, точно Ташина кожа могла его обжечь.
— Не может быть.
— Он сказал, что мы с Лив убили маму и сбежали.
— Дядя никогда…
— Алексас был со мной. Твой дядюшка даже не знал, кто он такой, но отправил его на костёр. Только за то, что он был со мной.
— Ты что-то…
— Вся деревня пришла смотреть, как мы горим заживо. Мы, двое детей, один из которых рос у них на глазах. И я кричала им, что невиновна, и умоляла их пощадить меня, но они не желали щадить порождение Мирк. И подливали масла в поленья, которые не желали загораться, пока твой дядюшка…
— Ты врёшь! — выкрикнул он.
Слова ударили больнее пощёчины.
Когда
— И ты спрашиваешь, почему мы с мамой ничего не рассказывали? Ты, мальчишка, выросший в семье, где все любили тебя, в деревне, где каждый стремился стать другом сына старосты? Ты, который был моим лучшим другом и который теперь обвиняет меня во лжи? — Таша отступила на шаг. — Знаешь, мир далеко не так прост, как ты думаешь. И далеко не так прекрасен. С тех пор, как мы расстались, я поняла многое. Надеюсь, что и ты поймёшь это раньше, чем твои милые иллюзии тебя убьют.
Резко отвернувшись, она пошла прочь. Наугад открыв одну из трёх спален, пяткой захлопнула дверь.
Как выяснилось, дверь она выбрала правильную: на кровати с огромным бархатным балдахином лежала её сумка и верхняя одежда, которую Таша сняла, прежде чем отправиться на совет. Отпихнув всё это в сторону, она рухнула на узорчатое покрывало, уставившись в стену.
Глупый мальчишка. Неужели она совсем недавно была такой же?
И не сказать, чтобы совсем была…
Она долго лежала в темноте, неподвижно и безмолвно; но в конце концов дверь тихонько щёлкнула замком, и Алексас, скользнув к кровати, зажёг светильник на тумбочке, рассеивая мрак.
— Что случилось? — негромко спросил он.
— Как ты и говорил, неподходящее время для встреч старых друзей. — Стянув сапоги, Таша села на кровати, прислонившись спиной к резному изголовью. Оглядела комнату, оформленную в помпезных золотисто-алых тонах; немногочисленные предметы обстановки были не менее помпезными, сплошь украшенными вычурными узорами и завитушками. — Здесь всё такое… большое.
— И такое безвкусное, хочешь сказать. — Опустившись на край кровати, Алексас поддел рукой золотые кисти балдахина. — Радуйся, что этой безвкусицы в комнате немного, и большую её часть занимает не безвкусная мебель, а безвкусные обои и не менее безвкусный ковёр.
Таша невольно рассмеялась. Потом опять посерьёзнела.
— Как Найдж?
— Не знаю. Ему надо побыть одному, так что я оставил его. Лучше скажи, как ты.
Таша почему-то поёжилась. Подобралась, обняв руками колени.
— Это плохая идея, Алексас, — тихо проговорила она. — Всё это.
— Не бойся. Мы идём на подобный риск лишь потому, что за тобой стоят целых два амадэя, заинтересованных в том, чтобы с их девочкой ничего не случилось. Если не один, так другой тебя вытащит, заодно покончив с Зельдой.
— Три варианта относительно благополучных исходов, два из которых мне совсем не нравятся. Из гарантий нашей безопасности — только вера в моих амадэев и в то, что убивать нас никто не захочет, ибо живые мы полезнее. И то, что ты предложил… то, что обезопасит «Венец»… — Таша взглянула на него исподлобья. — Боюсь, из меня плохая актриса.