Средь бала лжи
Шрифт:
Она тяжело, почти судорожно вдохнула. Вслушалась в мелодию, звеневшую в вальсовом ритме — вспоминая полузабытое чувство, доверяясь рукам, которые держали её с чарующей властностью, так крепко и бережно… и ощутила, как босые ноги порхают сами, почти не касаясь пола.
Алексас делал всё, что нужно. За неё, оставляя ей только полёт. И, глядя в его глаза, — Таша понимала, что летать можно и без крыльев.
Она запрокинула голову кверху, посмотрев на хрусталь, серебрившийся под потолком лунными
— Я не знаю… — слова, слетавшие с губ, вплетались в звёздное кружево звуков, — не знаю, не сплю ли я всё ещё на самом деле.
— Но если спишь, это хороший сон?
Темнота пустого зала вокруг мерцала и расплывалась, казалось, тоже летела в вальсе. Таша теряла счёт времени и поворотам, и голова шла кругом, — и причиной тому было не только кружение танца.
— Очень.
Он и в вальсе вёл её за собой, как по жизни. Легко, уверенно и изящно, не требуя взамен ничего, кроме доверия. А ведь в предыдущем сне она тоже оставила того, кто повязал её незримыми нитями, и он тоже подарил ей сон; но сколь велика разница между тем сном и этим, между руками, державшими её у озера — и теми, что обнимают её сейчас…
— Тогда главное, чтобы ты помнила его, когда проснёшься.
Мелодия уже звенела едва слышно, едва уловимо, тая, как ночная дымка за окном. Когда музыка растворилась в тишине, так же, как до этого пришла из неё — они, замедлив движение, замерли, точно фигурки в шкатулке, у которой кончился завод; и, отпустив Ташину руку, Алексас отступил на шаг, позволив ей наконец ощутить пол, больше не уходящий из-под ног.
Заставив испытать острое, болезненное сожаление, что этот танец не мог длиться вечно.
— Благодарю, моя королева.
В ответ на его поклон она молча присела в реверансе. Правда, когда захотела придержать пальцами юбку, выяснилось, что придерживать нечего: чудо возникло на несколько зыбких минут и исчезло — как музыка, как танец, как сияющая бабочка, что привела её сюда. Медленно выпрямилась, взглянув на того, кто стоял напротив.
В простых штанах и чёрной рубашке её рыцарь выглядел ничуть не хуже, чем в бархате и серебре.
— Спасибо, — тихо сказала Таша.
И по его улыбке поняла — он расслышал в этом «спасибо» всё, что ей хотелось сказать.
Спасибо за минуты вальса во тьме. Спасибо за то, что он не даёт её в обиду. Спасибо за то, что он рядом: единственный, для кого она — это она, а не разменная монета и не фигура в чьих-то играх; фигура, до боли и страданий которой никому нет дела, фигура, которой в крайнем случае всегда можно пожертвовать.
Спасибо за… просто спасибо.
Просто за то, что он есть.
— И что дальше? — помолчав, спросила
— Мы закроем её. Так, чтобы твои мысли просто никто не смог прочесть. Да, это вызовет больше подозрений, но это ничего не изменит. Расчёт по-прежнему на твоё актёрское мастерство… и на то, что «Рассвет» захочет поиграть с тобой, прежде чем съесть.
— И что кто-то из двух амадэев придёт мне на выручку?
— Да.
— И дальше будет только хуже?
— Боюсь, да.
Её нос опустился почти неосознанно.
До этого её жизни угрожало многое — но, откровенно говоря, в действительности её смерти мало кто хотел. Чаще, напротив, даже очень не хотели. Ставкой в игре, которая начнётся завтра, станет её жизнь; и с завтрашнего дня окружающие не будут думать дважды, прежде чем убить её.
И не только её.
Алексас кончиком пальца пощекотал её подбородок, заставив вскинуть голову:
— Не грустите, моя королева. Всё будет хорошо.
— Если я не справлюсь, тебя тоже убьют. Ты это понимаешь?
— Если кто-то захочет убить тебя, ему предстоит иметь дело со мной. И это мой выбор. — Он взял её за плечи; взгляд его был очень серьёзен. — Если мне придётся выбирать между тобой и кем бы то ни было — я выберу тебя. Если мне придётся выбирать между твоей жизнью и жизнью кого бы то ни было — я выберу твою. Я всегда буду выбирать тебя. Я всегда буду рядом. Что бы ни случилось, где бы ты ни была, ты никогда не будешь одна. И я смогу тебя защитить.
Она чувствовала тепло его пальцев и тепло его дыхания — согревавшее кожу и сердце, отзывавшееся теплом в ней самой.
— Алексас, ты не…
— Я. Смогу. Пока я дышу, я никому не позволю тебе навредить. Ты ведь веришь мне?
Она, колеблясь, смотрела в его лицо.
Никто не может защитить её от амадэя. Никто. Даже другой амадэй, который пытался и — она знала — будет пытаться это сделать.
Но ей так хотелось верить его уверенности…
— Верю, — глядя ему в глаза, твёрдо вымолвила Таша.
Она ожидала в ответ улыбку, но он не улыбнулся. Просто взял её ладонь в свои, сжав обеими руками — и прижал её пальцы к губам, долгим поцелуем коснувшись костяшки среднего. Развернув её ладонь, повторил поцелуй с внутренней стороны: прикрыв глаза, скользнув приоткрытыми губами по коже, прослеживая одну из глубоких линий, что её прочерчивали.
А Таша стояла, замерев, забывая дышать — слушая стук собственного сердца, с размеренного биения вдруг сорвавшегося на сумасшедший ритм.