Среди богомольцев
Шрифт:
В каждом штатном монастыре множество наёмной прислуги из окрестных мирян, на обязанности которой лежат все чёрные работы монастырские. Если же работа скорого требует окончания, а рабочих рук не хватает, то бедняки-монахи выходят из своих келий на общие послушание и вместе с работниками таскают кули и бревна. К каждому проэстосу, тоже в виде послушания, назначается для прислуги несколько беднейших и смиреннейших братий, которые часто с радостью принимают эту должность, потому что пользуются даровым столом и даже иногда барскими подарками, как и вообще дворовая прислуга.
Впрочем, кто не хочет нести тягостей послушания, тот может от них откупиться; поэтому монахи, располагающие средствами, или нанимают, вместо себя, каждый раз какого-нибудь келиота, или вносят в монастырскую кассу определенное число пиастров и таким образом навсегда избавляются от обязанности участвовать в братских послушаниях.
Каждый монах получает из общих запасов монастырских: печеный хлеб, оливковое масло, вино и крупу, и из этого материала готовит себе кушанье в своей келье, прибавляя разные приправы уже на свой собственный счет, так же, как это делается и в скитах афонских. Поэтому-то здание братской трапезы в штатных монастырях обыкновенно запущено и оставляется без присмотра: полы грязные, столы опрокинуты, кроме нескольких столов, на которых совершают свой ежедневный обед наёмные работники и гости. Общий стол для всей братии и проэстосов бывает только два или три раза в год, и то более для формы, потому что сходятся обедать, большею частью уже пообедавши дома. К этим дням проэстосы обыкновенно припасают
Таков склад и устройство штатных монастырей на Афоне. Очевидно, что здесь главную роль играют деньги, господствует деспотизм богатства над бедностью, и бедняку подчас приходится очень плохо, особенно если, по простоте душевной, он не умеет хитрить и обзаводиться богатыми покровителями. На долю его выпадает много искушений, только эти искушение опять-таки особого рода. Житель штатного монастыря, пожалуй, не увидит никаких видений, не будет томиться искушением чрева, то есть, голодом, но за то его зависть загрызет, измучат думы об улучшении своего состояния. В киновиях, при общем равенстве и неимении собственности, подобных искушений быть не может, но здесь бедняк всегда видит перед собой богатого, может сличить обед собственный с обедом соседа и позавидовать. Притом бедняк, если только в нем ещё не совсем угасло чувство самоуважения, с трудом может выносить то обидное презрение, с каким смотрит на него богатый. Будь он умница, будь он даже сановник какой, но если он не имеет капитала, ему ходу не дадут: его будут выгонять на разные послушания, придираться к его поведению, чтобы заставить протянуть чётки в трапезе и т. п. Бедняку остается или вечными поклонами заискивать покровительства, или терпеливо переносить все придирки. В одном из штатных монастырей живёт бывший епископ Селеврийский, сосланный на Афон патриархом, за его неуменье управлять епархией [36] . Почтенный старец не накопил себе в мире богатства, и должен поэтому испытывать на Афоне все неудобства своей нищеты. Ему отдают монахи положенный церковным уставом почет только, когда он служить обедню, а остальное время он и в церкви стоит вместе с беднейшею братиею, и на него никто не обращает внимания. Помещение отвели ему сырое, холодное, грязное, мебель у него убогая, посуда битая, в среди такой неприглядной обстановки, с вечной нуждой перебивается со дня на день добрый пастырь, всеми забытый и всеми презираемый за то, что не умел нажиться на таком хлебном месте. Изредка проэстосы приглашают его на свои пиры, но там над ним подшучивают, угощают его с высокомерием, будто благодеяние делают, и бедный старик не знает, как держать ему себя на этих обедах. За то однажды я был свидетелем встречи, какую учинили монахи сборщику, возвратившемуся из России с капиталами. Все монастырские власти, при колокольном звоне, вышли встречать его за ворота, потом торжественно ввели его в церковь и тут же предложили ему жезл эпитропский.
[36] Этому епископу приказано было доставлять патриарху ежегодный сбор с епархие на сумму не менее 50 т. пиастров, но он, зная бедность своей паствы донес патриарху, что не может собрать такой суммы, за что был немедленно лишен престола и сослан на Афон. На место его назначили другого, который нашёл возможность сбирать ежегодно с епархии вдвое более требуемой суммы.
Не смотря на такое корыстолюбие и, по-видимому, немонашеские помыслы братии, в штатных монастырях иногда встречаются отшельники, замечательные строгостью жизни и религиозным самоотвержением. Между прочим, в Ивере мне пришлось видеть знаменитого здесь старца Григория, на которого весь Афон смотрит, как на святителя. Он имел трех учеников, которые пострадали за веру Христову в Константинополе и греческою церковью причислены к числу местных святых, под именем новых мучеников. Об этих мучениках я слышал на Афоне множество рассказов, и сущность их вкратце передаю здесь [37] . В бытность свою в Солуне, о. Григорий встретил четырёх юношей, увлеченных в малолетстве в магометанство, но потом снова обратившихся ко Христу. Строгий старец сошелся с ними, испытал степень их веры, и стал проповедовать им общее на востоке поверье, что они только мученичеством могут загладить пред Богом свой прежний грех, и что иначе им нет спасенья. Видя нерешительность молодых людей, старец взял их с собою на Афон и решился, во чтобы то ни стало, приготовить их к мученичеству. Здесь, в глубоком подземелье, устроил он четыре отдельные кельи и посадил туда юношей на строгий пост. Шесть недель провели они в этих кельях, дни и ночи размышляя о смерти и читая покаянные молитвы; старец сам поучал их, испытывал их терпение и настраивал их мысли к мученичеству. Наконец затворники, убедившись в необходимости смерти, изъявили твердую решимость пострадать за Христа. Обрадованный старец отправился вместе с ними в Константинополь и разными происками доставил им доступ к султану. Юноши предстали пред светлые очи повели теля правоверных и, движимые ревностью к православию, начали проклинать Магомета и топтать ногами Коран его. Султан, конечно, оскорбился и приказал заключить их в тюрьму, а потом казнить смертью. Григорий и в тюрьме не оставлял их, опасаясь, чтобы их решимость не поколебалась. В день казни один из юношей отказался от православия, а трем остальным срубили головы. Старец купил тела их, с почестями перевез на Афон, и похоронил близь своей кельи в скиту Иоанна Предтечи. Через три года их кости были вырыты из могил, раздроблены на части и разделены между монастырями, где и составляют до сих пор предмет общего поклонения.
[37] В жизнеописании новых мучеников дело расскадано несколько иначе, но я передаю его так, как слышал.
В штатных монастырях нет той мёртвой неподвижности и замкнутости, какая бывает в киновиях; здесь больше жизни и движенья. Перед воротами монастырскими, на площадке, здесь обыкновенно устраивается большая беседка, для вечерних отдыхов и прохлаждение братии. К этой беседке иногда приезжают карейские купцы с товарами и, развесив по перилам разноцветные материи, начинают торг. Монахи по этому случаю целый день толпятся около беседки. Имущая братие запасается обновами, а неимущая просто глазеет на товары, замечая, кто и что себе покупает, и это потом служит предметом долгих разговоров. По праздникам окрестности штатных монастырей особенно оживляются и принимают слишком мирской оттенок. Мирские работники, пользуясь отдыхом, собираются где-нибудь на лужайке и громко распевают песни, или, под звуки доморощенной балалайки, пускаются в плясовую, на потеху братии, наблюдающей за ходом праздника.
В Иверском монастыре я был свидетелем обряда, совершаемого там в праздник крещения. В этот день монахи с крестным ходом выносят к морю икону Богоматери, в память её чудесного плавания [38] , и совершают там литию, во всё время шествие бьют в била и клепала и трезвонят в колокола, а работники, рассыпавшись по прибрежью, приветствуют икону ружейными выстрелами. На берегу один из служащих иеромонахов подходит к самому морю и бросает в волны его небольшой металлический крест. Работники только этого и ждут: вслед за крестом, крича и толкаясь, они тоже бросаются в воду отыскивать этот крест, имея в виду, что нашедшему монастырь даёт в награду 20 пиастров (1 рубль серебром). По окончании литии, процессия тем же порядком отправляется обратно к монастырю, а работники иной раз до позднего вечера купаются в море, пока наконец кто-нибудь из них не отыщет креста. Волны
[38] Эта икона, по преданию афонскому, приплыла к Иверу из Анатолии. Приплыла она стоймя и вынута из воды иноком Гавриилом, которому перед этим было сонное видение.
VІII ПРОМЫСЛЫ И Т0РГ0ВЛЯ.
Миряне, приезжающие на Афон, для пострижение в штатных монастырях, обыкновенно привозят с собою значительные капиталы и живут, как мы видели, в полном довольстве. Другие заблаговременно обзаводятся в мире разными богатыми благодетелями и живут на их счет, пока не оскудеет этот источник. Нищие примазываются к какой-нибудь общине и тоже обеспечены. Но небогатые жители штатных монастырей и особенно бедняки келиоты, немеющие никаких благодетелей, должны жить на свой собственный счет и снискивать себе пропитание работой. Конечно, отшельнику келиоту требуется немногое: ходит он в рубище, так что единственная одежда может хватить ему чуть не на целую жизнь, для стола ему нужен только кусок хлеба, да кружка воды и только изредка разве фрукты да какая-нибудь приправа к супу; но все-таки если отшельник не захочет ходить по монастырям и просить милостыни, то должен зарабатывать копейку. Притом все келиоты обязаны вносить ежегодно определенную подать аге и ближайшему монастырю, а эта подать довольно значительна. И вот отшельник или нанимается к богатому монаху в работники, или у себя в келье занимается каким-нибудь рукодельем.
Добытые в мире ремесла и знание (кроме научных) на Афоне не пропадают даром и все – башмачники, портные, печники и столяры остаются при тех же званиях и в монашестве. Афон строится, одевается и обувается своими (собственными) трудами, и таким образом мелкая торговая промышленность кипит во всех уголках горы, приготовляя всё нужное на потребу братии. Но ремесла мирские здесь не так выгодны, как выделка вещей, которые составляют исключительное производство Афона и сбываются многолюдным поклонникам его. К изделиям такого рода принадлежат: кресты, чётки, иконы и другие вещи, в огромном количестве закупается приезжими богомольцами. Поэтому-то большинство афонских тружеников, кроме других работ, занимаются и этим ремеслом. Они режут из дерева или из единороговой кости разной величины кресты, с мелкими изображениями на них священных событий. Режут небольшие, выпуклые иконы; режут наконец деревянные ложки с благословляющей рукой, и, надо сознаться, что некоторые из этих работ отличаются изумительною тонкостью, и много говорят о громадном терпении монашеском. Есть артисты, что содержат мастерские и занимаются резьбою в больших размерах; они режут целые иконостасы с затейливыми орнаментами и заправляют резными работами при отделке монастырских зданий. Некоторые монахи, чтобы не утомлять себя копотливой работой, заказывают металлические формы и, размягчив в кипятке единороговую кость, оттискивают на ней иконы. Такой работой занимаются преимущественно русские. Прибрежные келиоты ходят по берегу моря и собирают выброшенные водой мелкие раковины. Эти раковины они потом нанизывают на проволоку и таким образом составляют разнокалиберные чётки. Чётки из раковин самими монахами не употребляются для молитв, потому что после долгой молитвы от них болят пальцы, но эти чётки, более нежели другие изделие Афона, нравятся богомольцам и покупаются ими на расхват. Для четок ещё употребляются так называемые «слезки Богоматери» [39] , особенное огородное растение, имеющее твердые, круглые семена, которые тоже нанизывают на проволоку.
[39] Несколько раз спрашивал я у монахов, почему это растение называется слёзками Богоматери, и всякий раз слышал новую историю.
Есть ещё на Афоне особый род промысла, на который впрочем, не всякий решается. Это добывание неувядаемых «цветов богородицы» [40] , растущих на обрывистых и непреступных высях горы. Главная вершина Афона, полая, беломраморная, выдается высокой остроконечной пирамидой, темя которой составляет площадку, не более как в четыре квадратные сажени. От этой площадки идут крутые обрывы вниз, особенно с северной стороны, где обрыв составляет почти отвесную стену в 300 сажень приблизительно. По этим-то страшным обрывам, из мелких скважин мрамора пробивается неувядаемый цвет. Собирают этот цвет для продажи беднейшие келиоты, которым смерть нестрашна. Ходят они обыкновенно партиями в несколько человек и вместе карабкаются по обрывам, помогая друг другу спускаться и висеть над пропастью на вёревках. Веря, что, без воли божией, смерти не будет, промышленники делают отважные подвиги: спрыгивают на камни, которые едва держатся над бездной, цепляются за сухие корни и т. п. Многое сходит им с рук благополучно, но иногда от неосторожности, или излишней самонадеянности, бедняк обрывается и вместе с добычею исчезает в пропасти. В бытность мою на Афоне было три несчастных случая, из которых последний, впрочем, неожиданно превратился в чудо. Один из келиотов улетел в северный обрыв и от него потом нашли только кисть руки да камилавку; другой в глазах товарищей на лету наткнулся на острый выдавшийся камень, так что даже не было возможности снять оттуда труп несчастного, и он долго торчал у всех на виду, как знак предосторожности для прочих смельчаков. Третий же, как говорят, долетел до самого дна пропасти и – жив остался. Об этом чуде я слышал с одинаковыми подробностями от многих афонцев, которые сами дивились ему. Инок этот, родом болгарин, с двумя товарищами собирал цветы около самой вершины горы и, как-то поскользнувшись на гладком камне, потерял равновесие и полетел в бездну. На лету он зацепился кушаком за выдавшийся камень и повис. Надежда оживила болгарина и он стал ногами отыскивать какую-нибудь опору, чтобы потом спросить у товарищей веревку, но только что оперся, кушак соскочил и несчастный опять полетел. У самого дна опять зацепился подолом рясы за кустарники и оттуда уже сам спрыгнул на землю, причем отшиб себе обе ноги. Между тем товарищи его, протянув, по обыкновению, чётки за упокой погибшего, осторожно спустились на дно пропасти поискать его косточки и взять собранные им цветы, что-бы не даром пропали, – смотрят, а он сидит себе под кустом, обезумев от страха. Этот болгарин служил предметом всеобщего удивление на Афоне. Он сам едва верил своему паденью и спасенью; и с этих пор уж закаялся собирать цветы. Насколько, в самом деле, вероятно подобное чудо, – пусть судит сам читатель.
[40] Цветок Богоматери, похожий на маленькую розу, принадлежит к породе иммортелей и имеет медовый запах. Про этот цветок тоже ходит на Афоне много легенд.
Ежегодно несколько монахов гибнет, охотясь за цветами. Но эти поучительные примеры не вразумляют смельчаков; слишком спокойно смотрят они на эту гибель и неустрашимо карабкаются по тем самым обрывам, с которых не одна камилавка улетела в пропасть. Даже цена на цветы, не смотря на трудности их добыванья, очень невысока: пучок из 10 цветков стоит всего 5 к. с.
Однажды, покупая цветы, я разговорился с монахом, который уже более десяти лет торгует ими. Он с полным равнодушием передавал мне смертные случаи многих своих знакомых и только беспрестанно крестился за упокой их.