Среди богомольцев
Шрифт:
Раз, прогуливаясь по холмам афонским, я наткнулся на такого труженика. В глуши, под крутым навесом горы, он один одинёшенек вмазывал камни в стену своей келейки. Подле него в ямке разведена была глина; тут же валялась лопата, лом, топор и несколько срубленных бревен, – больше ничего не было. Келья уже подходила под кровлю. Пожелав монаху Бога в помочь, я спросил давно ли он работает?
– Третий месяц пошел, – ответил тот; – к зиме кончу.
– И всё один?
– Бог со мной. Приходит ещё иной раз брат со скита; – помогает камни ломать в горе. А то кто ж еще? у каждого своя работа.
– Откуда же камни берёте?
– Да вот тут, рядом. Там же пока и дача моя.
Он показал мне на большую выбоину в скале в нескольких шагах от кельи. Вырубая камень, он устроил себе пещёрку и тут пока живёт в ней, дожидаясь кельи. Подивился я такой настойчивости труда и отправился дальше, а монах снова принялся вмазывать камни.
Иногда пустынник долго не имеет постоянного пристанища и всё это время копит деньги, выручая их разными работами по найму. Накопив достаточную сумму, он скупает себе келью по вкусу,
[22] Поставленный на дверях крест служит знаком, что хозяина нет дома. Этот знак на Афоне считается неприкосновенным.
– Раза два или три в год келиот одиночник позволяет себе отдохнуть и повеселиться. Это бывает в храмовые праздники ближайшего монастыря, где он угощается и гуляет вволю, и ещё в прощеное воскресенье перед великим постом. В этот день к монастырям собираются все соседние келиоты, кроме, конечно, строгих затворников, и после вечерни, получив благословенные сухари [23] , устраивают разные игры, т. е. бросают в цель камни, гоняются друг за другом и т. п. С непривычки страшно видеть, как эти сгорбленные и изнеможенные вечным постом старика, кряхтя и охая, силятся как можно далее забросить камень в море, или с криками спорят о первенстве в игре, точно школьники, которым на миг дали свободу Я думал сперва, что эти детские игры происходят единственно от невинности душ стариковских, но оказалось, что и они имеют здесь свой высокий смысл. Играющие, слыша, как я в шутку называл их детьми, постоянно отвечали мне словами евангелия: «если не будем как дети, – не войдем в царство небесное.»
[23] В этот день во многих монастырях игумены благословляют несколько корзин с пшеничными сухарями и сухари раздаются бедным.
Строгостью и угрюмостью затворнической жизни на Афоне замечательны так называемые гробничные старцы. Здесь, как и во многих областях Греции, покойников закапывают в землю только на три года, и по истечении этого срока вынимают из могил их кости, и в опраставшияся могилы кладут новых покойников, какие найдутся на лицо [24] . Вынутые кости с разными церемониями обмывают и складывают в подвалы кладбищенских церквей, которые называются гробницами или усыпальницами. При каждой усыпальнице на Афоне находится монах, который обязан смотреть за чистотою и порядком в склепах. Такой монах, живя в гробнице, иной раз до глубокой старости возится с костями: то он разложит их в виде поленницы, то разбросает снова, чтобы сложить их на другой манер: над каждой косточкой он многое передумает, каждый новый скелет встречает с радостью, как нового товарища; он и молится и ест в гробнице, даже спит на костях и черепах человеческих, изредка только выглядывая из склепа, что-бы подышать чистым воздухом. Немудрено, что он насквозь пропитается мертвечиной и вечно сохраняет мрачное расположение духа. Раз, осматривая какую-то гробницу, я встретился с подобным старцем. Он от дряхлости едва держался на ногах, и сам походил скорее на бродячего скелета, чем на человека.
[24] Это, как я слышал, произходит оттого, что при твердости каменистой почвы, трудно всякий раз рыть новую могилу.
– Чай здесь удобно спасаться? спросил я его.
– Назидательно! отвечал тот.
– А не страшно?
– Чего же страшно? Свои ведь. Все жду, скоро ли мои кости улягутся здесь, и кто-то на них спать будет!…
– А это что за кости? спросил я, указывая на груду костей отложенных в сторону.
– Это мирские.
– Да как же ты узнал, что они мирские?
– Очень просто. Монашеские всегда чистые и ровные бывают, а мирские с пятнами.
Не знаю, общая ли это примета на Афоне, или гробничный открыл ее по собственным соображениям, – только он говорил с полною уверенностью.
Многие пустынники считают лишним развлечением – частые путешествие в монастырь, и чтобы избегнуть этого развлечения, они помещают свои кельи недалеко одна от другой, в виде селенья, а посредине, на особо приготовленной площадке, строят себе соборную церковь, где и совершают по праздникам всенощное бдение и обедню причастную. В виде распорядителя по хозяйской части пустынники выбирают из среды своей старосту, называемого здесь дикеемь, который бы заботился о благочинии служб церковных, о продовольствии и выгодах братии. Дикей – нечто в роде игумена, только его власть более исполнительная, чем законодательная, он ответственное лицо для переговоров с другими властями афонскими, и пред ними отстаивает интересы братии. Такое село с соборною церковью и дикеем называется на Афоне скитом, и таким образом афонские скиты вовсе не походят на наши русские. Жители скита по целым неделям
[25] Эти два скита, впрочем, редко выдаются из уровня остальных скитов. По внутреннему устройству зданий и образу жизни они более походят на наши русские скиты, чем на афонские.
Пустынники, отказавшиеся от сношение с людьми, отказавшиеся даже от скитской жизни, обыкновенно живут в одиночку. Некоторые из них строят свои кельи среди красивой, заманчивой местности, чтобы можно было иногда развлечься хотя природой, но другие и этого развлеченья боятся, и нарочно помещаются, в таких глухих трущобах, где даже и взглянуть не на что. Есть кельи, помещённые с изумительным самоотвержением на страшных крутизнах и обрывах, на которые можно взобраться только с помощью веревочных лестниц, с опасностью разбить себе голову. Кто был на Афоне, тот вероятно никогда не забудет неприступности келий Керасии и Карули [26] (прославленных разными чудесами), местоположению которых вся гора дивится.
[26] Каруля построена на утесе, нависшем над морем. Из кельи ежедневно спускают к морю на веревке корвину, в которую проезжающие суда кладут съестные припасы. Этим подаянием питаются неустрашимые жители кельи.
Многие бедняки затворники живут просто в пещерах, ямах и скважинах скал, и только в случае холодной зимы ищут приюта в соседних кельях.
Устранив от себя все развлеченья и обезопасив своё помещение от незваных гостей, затворник денно и нощно предаётся делу спасенья. Тут уже силою собственной воли, со стоической твердостью он предпринимает все, что может изнурить и обессилить его неповинную плоть. Ест он на столько, чтобы не умереть с голоду, спит на битых и острых камнях, молится и плачет бедный. Я не видал, чтобы эти отшельники носили вериги или власяницы, но видал как они в видах изнурение плоти, камни таскают. Спустится затворник к морю, наберет в мешок песку или каменьев и с этою ношею тащится по крутизнам в гору до тех пор, пока не обессилеет и не свалится. Отдохнув несколько минуть, он идёт дальше, до самой кельи. Такая работа предпринимается после долгих неотвязчивых искушений, на страх демонам, и опытные монахи говорят, что это средство самое действительное: после двух трех таких путешествий – всякое искушение пропадает.
Пища затворника состоит из вареных и сырых растений. Едят они винные ягоды, картофель и хлеб, а больше бобы да горох, и вообще тяжелую пищу, чтобы казаться сытнее. Эту пищу приносят им монахи по условию. Некоторые новички, приучая себя к воздержанию, туго затягиваются ремнями или носят широкий пояс, который плотно обтягивает желудок и, по-видимому, уменьшает аппетит [27] . Чем же наконец, поддерживается бедная жизнь затворника? Какими соками питается мозг его? – Не знаю! Спрашивал я об этом самих монахов, но мне отвечали, что этой тайны мирскому человеку понять невозможно; что чем больше изнуряется плоть, тем чище становится душа, постепенно отвлекаясь от всего земного. Голова от поста становится легче, а потому монах и искушается меньше. И много в этом роде говорили мне монахи, но к несчастью всего не могу припомнить.
[27] Такие пояса продаются в Карее и имеют огромный сбыт. Кажется их нарочно приготовляют для афонских монахов в окрестных городах.
Не смотря на такое изнурение, искушений у пустынника все-таки бывает очень много, только эти искушение особого рода. Тут главную роль играют разные видения, которые демон рисует затворнику, пользуясь его уединением. Отказавшись от людей и от потребности живого слова, среди вечного молчание и тишины, затворник очень естественно предается разным размышлениям. Голова его работает напряженно, фантазии рисует разные диковинки. В это время, по признанию самих монахов, ему ясно вспоминаются все мирские рассказы о разных привидениях, все мифические предание народные, весь мир глубокого суеверия, – и всё это в лицах проходит пред ним, представляется так живо и неотразимо, что на монаха нападает страх, и ожидание всяких чудес начинает мучить его. Нервы затворника до такой степени настраиваются ко всему чудесному и небывалому, и так делаются чутки, что часто обыкновенное явление природы: шорох листьев, паденье камня или быстрое дуновенье ветра приводит в ужас отшельника и заставляет его читать заклинанья. Если он не понял настоящей причины шума, то непременно объясняет её силою неестественною, и потом говорит о ней, как о чуде.