Среди красных вождей том 1

Соломон Георгий Александрович

— Позвольте, — спросил я, — а что же вам от­ветил Иоффе?

— Иоффе? Да вот его ответ, подписанный им самим.

И он протянул мне бумагу на бланке посольства. В своем ответе в обычных трафаретных выражениях Иоффе благодарил за выраженные симпатии и в заключение писал, что вопрос о назначении консула в Гамбурге еще не поднимался и что пока он ничего по этому поводу не может сказать.

— А между тем, вот вас уже назначили, — заговорил снова молодой человек. — Не думаю, чтобы наша колония была довольна… мы, верно, будем про­тестовать, тем более, что колония в своем ответе вы­ставила своего кандидата…

Вся эта дискуссия казалась мне весьма комичной. Однако, сохраняя серьезное выражение лица, я спросил

моего протестанта:

note 115 — А кого колония предполагала назначить консулом?..

Он скромно улыбнулся и ответил:

— Колония находит, что самым подходящим кандидатом являюсь я… Ну, а теперь мы будем протесто­вать против того, что советское правительство тоже следует бюрократическим методам…

Впоследствии, ориентировавшись в гамбургских делах, я узнал, что этот господин никаким уполномоченным колонии не был. Он написал письмо Иоффе с приветом от русской колонии, переговорив с не­сколькими знакомыми и заручившись их согласием на то, что он подпишет это приветствие от имени колонии.

Note115

118

Через несколько дней после этой сцены он снова явился ко мне с предложением разных товаров, причем стал говорить о своей честности, в доказатель­ство чего он представил мне удостоверение одного из гамбургских негоциантов в том, что, работая у него в качеств служащего, он "честно сдал ему все 20.000 мешков из-под хлеба"… Впоследствии этот госпо­дин так мне надоел всякими пустяками, с которыми он обращался, что я распорядился, чтобы его больше ко мне не пускали…

Далее у меня было много хлопот с передачей мне находившегося на хранении у испанского генерального консула имущества прежнего, царских времен, российского консула… Bсе переговоры шли через сенат, так как Испания не признала нового строя в России. В конце концов имущество было передано не мне лично, а сенату, который передал его уже мне.

Между тем на политическом горизонте собира­лись грозные для нас тучи… Постепенно в газетах, сперва робко, как бы нащупывая почву, стали note 116 появляться какие то недружелюбные для советского правитель­ства выпады, которые, чем дальше, тем больше при­нимали открыто враждебный характер. А к концу ок­тября в прессе началась явная травля. Появились ста­тьи, резкие по форме и содержанию, в которых говори­лось о том, что советское правительство ведет агитацию и пропаганду, и задавался вопрос, доколе же гер­манское правительство будет терпеть у себя эту "кух­ню ведьм" ("хексен-кюхе"), в которой готовится от­рава, угрожающая всему народу?… И всюду поползли слу­хи и слухи. Говорили, что германское правительство, вот-вот, потребует, чтобы русское посольство уехало в Россию…

Note116

119

Когда мне как то в конце октября пришлось съездить по делам на несколько часов в Берлин, я встретил в посольстве столь знакомую мне картину пол­ной паники. Помимо обычных нелепостей, шли разго­воры о том, что, в виду плохих дел немцев на войне, они собираются просить мира, и поэтому уже заранее хотят заслужить у Антанты и порвать с советской Россией… Говорилось и говорилось… Но я знал уже, какое значение имеют все эти пересуды, имел ясное представление о том, насколько быстро у нас распространяется паника, а потому пошел к Иоффе узнать, в чем дело. Он был, по обыкновению, спокоен, но крайне озабочен, чего он и не скрыл от меня.

— Да, — сказал

он, — заваривается какая то ка­ша.

Очевидно, откуда то из высших сфер дан сигнал травить нас… Возможно, что слухи о близкой капитуляции немцев основательны, ведь дела их очень плохи, и нет ничего невозможного в том, что они предпримут что-нибудь против нас… Но факт тот, что на Вильгельмштрассе стали со мной как то особенно note 117 холодны… Ну, да посмотрим, что будет… Пока рабо­таю, и чуть не каждый день мне приходится бывать на Вильгельмштрассе, и все из-за разных нелепых придирок…

Note117

120

Поговорил я и с Меньжинским, который тоже ничего веселого мне не сказал…

В жизни Германии начался какой то перелом. На­чался он незаметно. Но уже чувствовался в воздухе какой то сдвиг, точно что то оборвалось. На лицах прохожих появилось выражение какой то настороженно­сти, какой то нервности. И в то же время жизнь шла как будто обычным своим порядком военной эпохи. Ра­зобраться во всем этом было трудно, ибо ничего осязаемого не было, если не считать, например того, что, несмотря на войну, находившееся до сих пор в полном порядке железнодорожное сообщение, стало давать перебои, в действиях железнодорожных служащих появилась какая то неуверенность, какое то игнорирование строго соблюдаемых обычных правил… И я уехал из Берлина с предчувствием чего то, что надвигается и, вот-вот, надвинется… Какие то тревожные вести шли из Киля…

Дорогой в Гамбург мне особенно ярко бросилось в глаза, что обычно правильное железнодорожное движение нарушилось. Без всякой видимой причины поезда задерживались на станциях дольше, чем следовало, и я прибыл в Гамбург с опозданием на три часа. По­разило меня и то, что ко мне в купэ вагона первого клас­са на одной из станций вошло несколько солдат с мешками и котомками. Они уселись около меня, успокаивая друг друга, что это, мол, ничего… Правда, пришедший вскоре кондуктор заставил их уйти в вагон note 118 третьего класса, но повиновались они очень неохотно и уш­ли, ворча с озлоблением и угрозами…

Note118

121

Но тревоги тревогами, а дело надо было делать. Я нашел постоянное помещение для консульства (на Колонаденштрассе, 5), переехал туда и мы стали устраи­ваться… Мои сотрудники тоже были встревожены наблюдаемым переломом, но я в беседе с ними всячески успокаивал их, обращая все в шутку. И мы продолжа­ли работать.

Между тем началась германская революция…

И (не помню точно), кажется, 5-го ноября утром, около девяти часов мне подали телеграмму. Она была от Меньжинского. Я помню ее хорошо:

"Завтра восемь часов утра пятого ноября посольство выезжает вPoccию.Было бы хорошо, если бы вы присоединились. Для окончания отчетности по углю вам дана отсрочка восемь дней. Меньжинский".

Таким образом, подтвердились наихудшие предположения… Конечно, мне было немыслимо присоединить­ся к посольству, так как телеграмма была мне достав­лена лишь на другой день…

Я немедленно собрал у себя в кабинете всех слу­жащих и объявил им эту новость… Я решил выдать всем сотрудникам при расставании двухмесячный оклад жалования. Один из служащих, именно, бухгалтер, пришел в отчаяние и стал просить меня отпу­стить его немедленно, и он уехал с последним, перед долгим перерывом, поездом, спеша к своей жене в Берлин.