Среди красных вождей том 1

Соломон Георгий Александрович

— Совершенно верно, сударыня, — сказал на чистом русском языке чиновник, который, как это ока­залось, жил до войны в России, находясь на службе в одном консульстве. — Употребите все усилия, чтобы не ехать…

И, по его совету, я тотчас же вызвал по телефону доктора Линденберга, который немедленно же приехал. Он вступил в резкую беседу с чиновником, звонил по телефону, написал целую сеть разных удостоверений и пр., и отъезд наш был отсрочен на три дня. И мы остались.

А на другой день я узнал, что 22-го апреля Виль­но была подвергнута нашествие поляков, что в ней на­чались избиения евреев и всех советских служащих… Таким образом, благодаря тому, что мы задержались, мы избегли того, что неминуемо ожидало нас в Виль­но. Было ли это сознательное желание мин. ин. дел по­губить нас или только совпадение — не знаю…

На

другой день, несмотря на праздник, я вызвал Оскара Кона, и отсрочка была продлена…

Между тем, я при посредстве мин ин. дел ста­рался несколько раз войти в сношения с советским правительством. Посылались телеграммы Чичерину, но ответа не было. Кон энергично хлопотал за меня, и в конце концов о моем аресте и всех злоключениях было доведено до сведения Шейдемана. Мне передавали, note 145 будто Шейдеман сказал — искренно или только при­творялся, это дело его совести, — что в первый раз слышит об этом возмутительном деле, и дал мне разрешение оставаться в Германии на полной свободе, сколь­ко я хочу. И по его распоряжению, нам были выданы по­стоянные паспорта с отметкой, что нам дано неограни­ченное по времени право пребывания в Германии. Таким образом, я мог свободно и беспрепятственно ходить ку­да угодно и навещать, кого хочу.

Note145

148

И вот, раз я встретил на улиц одну девицу, жив­шую постоянно в Берлине и принятую мною некогда на службу в посольство.

От нее я узнал, между прочим, что наш вице-консул Г. А. Воронов не ухал с посольством, а остался в Берлине, где благополучно и проживает. Она сообщила мне его адрес, и я отпра­вился к нему. Мое появление, видимо, его неприятно по­разило. Он как то путанно и сбивчиво стал мне объяс­нять, что при всем желании уехать с посольством, он просто опоздал на поезд и таким образом остался в Берлине…

Итак, благодаря разрешению Шейдемана, я получил право свободного проживания в Германии. Но это и явилось сильным толчком по пути моего стремления возвратиться в Россию как можно скорее. Я начал часто надоедать мин. ин. дел, прося их снестись с советским правительством обо мне, о моем возвращении. Наконец, я как то, не получая никаких известий, настоятельно потребовал, чтобы мне дали самому снес­тись с Москвой. И я добился своего и послал, хотя и строго процензурованную м-ом ин. дел, телеграмму Красину с изложением истории своего ареста и пр. и на­стоятельно спрашивал, когда и каким путем я могу возвратиться. Наконец, я получил ответ от Красина, note 146 который рекомендовал мне выехать вместе с профессором Деппом (Профессор Депп — мировое имя, выдающейся ученый, специалист по котлам. Совершенно чуждый всякой политике и вполне лояльный в отношении советской власти, он был вскоре по возвращении из заграницы, куда он был командирован самой же советской властью для научных целей, арестован ВЧК по обвинению в сношениях с заграницей. После долгого и мучительного заточения, этот престарелый ученый был, наконец, освобожден по усиленным настояниям, как моим, таки и Красина, его бывшего ученика по СПБ Технологическому институту. Но, измученный и физически и нравственно заключением и ночными допросами, этот выдающийся ученый, вскоре после освобождения, умер. — Автор.), возвращающимся в Россию.

Note146

149

Когда некоторые знакомые, как Каутский и его жена, которых я навестил, узнали, что я готовлюсь ехать в Россию, они стали усиленно меня уговаривать остаться в Германии, где и мне и жене предлагали заработок. Мне указывали на то, что сейчас в России нечего делать, что Россия находится уже в состоянии блокады, что там пол­но бедствий. Обращали внимание и на мое здоровье… Все это было верно и, если угодно, меня манила возможность беспечального существования в Германии. Но вставало и другое. Остаться — это значит, дезертировать, бросать своих, свою родину в то время, когда она находится в бедствии. Это казалось мне каким то предательством, побегом с поля

битвы. И я остался при своем решении…

Таким образом, 3-го июня 1919 года мы отправи­лись в путь в Россию. С нами ехали, кроме освобожденного Коновалова, также профессор Депп и еще одна молодая барышня, по подданству немка, ехавшая в Москву для устройства каких то своих личных дел.

На вокзал меня явились провожать, кроме Е. К. Нейдекер, Оскар Кон и Гаазе, с которым мы долго беседовали на темы партийной платформы независимых note 147 социалистов. И в последнюю минуту Кон дал мне ре­комендательную карточку в Ковно одному из своих друзей, литовскому министру финансов. И эта карточка сослужила нам большую службу.

Note147

150

Я должен был, согласно предписание мин. ин. дел, остановиться в Ковно, чтобы получить там разные указания о дальнейшем маршруте от германского послан­ника Верди. Когда я явился к нему, он принял меня очень грубо и сказал резко, что я должен ехать на Вильно. Я выслушал его, получил нужные документы и затем отправился разыскивать министра финансов, к которому у меня была карточка от Оскара Кона.

Он встретил меня очень участливо и любезно. Он кате­горически отверг мысль ехать на Вильно и предложил подождать в Ковно, пока он наведет необходимые справки и обеспечит нам безопасный проезд. И на всякий случай он дал мне свою карточку, которая долж­на была гарантировать нас от всякого рода могущих быть эксцессов.

В литовской республике, только недавно еще отделившейся от России, положение было еще весьма не­определенное. Страна была еще под немецкой оккупацией. Немцы грубо попирали независимость Литвы, и соб­ственное ее правительство было связано по рукам и ногам. К тому же Литва находилась в состоянии войны с РСФСР. Все это, вместе взятое вносило изрядную путаницу и бестолочь в жизнь.

И потянулись долгие дни сидения у моря. Я почти ежедневно видался с моим покровителем, министром финансов, фамилию которого я совершенно забыл, пом­ню лишь, что его звали Михаилом Васильевичем. Мы часто беседовали с ним. Он в свою очередь беседовал с другими членами правительства о нашей note 148 дальнейшей судьбе, но никак не мог заручиться достаточными гарантиями нашей безопасности в пути.

Note148

151

— Конечно, — говорил он, — я могу хоть сейчас получить для вас открытый лист для вашего беспрепятственного проезда по стране, но у меня нет ни малейшей уверенности в том, что какой-нибудь шалый поручик не велит приставить вас к стенке и расстрелять… ведь вы сами видите, какая бестолочь творит­ся у нас!

Наша молодая страна переживает понятный кризис, дисциплины нет, каждый делает, что ему угод­но… Оккупация, да и война с Советской Россией… Мы еще слабы, надо подождать…

Сидение в Ковно было тяжелым, да и не безопасным. Ко всякого рода лишениям прибавлялись еще и не­приятности, исходившие от властей. К нам по ночам несколько раз являлись в гостиницу, где мы жили, как в концентрационном лагере, какие то военные вла­сти, производили обыски, допросы, проверяли докумен­ты. Подозрительно осматривали все, обнаруживая свое полное невежество. Так, помню, однажды при таком посещении начальник отряда, какой то поручик, обра­тился ко мне с вопросом:

— Вы говорите, что оружия у вас нет, а это что такое?

Он с торжеством держал в руках термос. Последовали долгие объяснения с демонстрацией… Вот при этих то посещениях нас и выручала охранная кар­точка министра финансов.

Однажды, в одно из моих посещений министра, он обратился ко мне:

— Георгий Александрович, могу я с вами пого­ворить об одном весьма конспиративном вопросе? note 149 Согласитесь ли вы взять на себя одно весьма важное пору­чение?..

Note149

152