Срезки. Земля, с которою вместе мёрз
Шрифт:
– Что – как сказать? – всё больше распалялся Авилов. – Ты же только что признал, что газета – орган райкома партии.
– Всё верно.
– Не понял?
– А то что: райком партии – это вовсе не его аппарат, – попытался уточнить Глушков.
– Ты мне политграмоту не читай. Начитан. И не учи меня. Учёный не меньше твоего. Будешь продолжать в таком же духе – влепим на бюро и тебе. А то и освободим. Для начала пригласи ко мне Шадрина.
– За газету отвечаю я.
– Вот и ответишь. Делай, что тебе сказано.
Глушков вернулся в редакцию и передал Шадрину разговор с Авиловым. И посоветовал:
– Сходи к нему, Виктор.
– Не
– Ну, смотри. Мороки всё равно не оберёмся.
Шадрин промолчал. И не пошёл к Авилову.
На следующее утро Авилов позвонил Глушкову и, не поздоровавшись, строгим голосом спросил его:
– Почему Шадрин не пришёл ко мне?
– Я ему передал Вашу просьбу, Юрий Фёдорович.
– Просьбу? – хмыкнул Авилов. – Он что – неуправляем у тебя? Или для него не существует партийной дисциплины?
– Почему? По работе у него всё в порядке.
– Вижу я, какие у тебя порядки. Пригласи его к телефону.
Шадрин (он размещался в одном кабинете с Глушковым) взял трубку.
– Слушаю.
– Это я Вас, Виктор Кирьянович, слушаю.
– А что случилось? Какое-нибудь ЧП?
Глушков заметил, как прищурил глаза Шадрин – он знал цену этому прищуру: значит, собрался в комок, сжался, как пружина, готовая тут же резко распрямиться. И Глушков, сам того не ведая, изменился в лице – спала розовость с его щёк. Шадрин почувствовал, что Авилов замялся.
– Я прошу Вас зайти ко мне, – делая акцент на каждом слове, наконец-то произнёс Авилов. – Есть разговор.
– Хорошо. Когда?
– Сейчас. До встречи, – и повесил трубку.
– Виктор, будь сдержан, – придя в себя, посоветовал Глушков. – Юрий Фёдорович не терпит возражений.
– Это его личная болезнь. Разве ты знавал меня когда-нибудь несдержанным? И что я никому ничего не должен – тоже знаешь.
Южак [4] в феврале брал своё. Накопив силы, он всю свою мощь обрушивал на населённые пункты, сметая на своём пути снежный покров, затрамбовывая жилища, административные, производственные и прочие здания. Одноэтажные домишки упаковывал плотным снегом до печных труб. Входные двери жилищ и других строений, как правило, открывались внутрь. Люди пробивали лопатами туннели и по ним выбирались наружу. Там их подбирали вездеходы. В такую непогоду останавливались стройки, замирали зимники, не работали школы, детские сады. Но в целом жизнь того же Тундрового продолжалась.
4
Южак – ураганный ветер на побережье.
Южак не ослабевал. И Виктор Шадрин на попутном вездеходе добрался до райкома.
В кабинете Авилова находились второй секретарь Копейкин и секретарь по идеологии Скачкова. «Так, – подумал Шадрин, – партийный треугольник – значит, Авилов попытается мозги вправить».
Шадрина, ещё опалённого южаком, пригласили присесть рядом, тем самым давая ему понять, что, мол, разговор предстоит свойский, откровенный.
Виктор знал цену таким разговорам. Вот так же два года назад Авилов пригласил его для разговора по поводу освободившейся редакционной квартиры. Глушкову выделили благоустроенную двухкомнатную. А его двухкомнатную, без всяких удобств, в деревянном доме, редакция решила заселить своими же работниками: Шадрин и литсотрудник Павел Шинкарёв жили в общежитии.
Разговор Авилова с Шадриным тогда затянулся. Юрий Фёдорович убеждал Шадрина в том, что он может ещё потерпеть, ведь он холостяк. Шадрин стоял на своём: квартира редакционная, и почему они с Шинкарёвым должны прозябать в общежитии?!
– Но мы могли и не выделять благоустроенную квартиру семье Глушкова, – начинал нервничать Авилов, – а отдать её нашему работнику.
– Глушков – чей работник? А все мы, редакционные? – невозмутимо спросил Шадрин и высказал как бы предположение. – Вероятно, какого-то штата США? И к тому же Глушков редактирует газету с её первого номера.
– Умничаете, Виктор Кирьянович? Умником себя считаете? Смотрите, боком бы не вышел Вам штат США…
– За дурака не держите.
– Вот – вот, – закипал Юрий Фёдорович. – Это чувствуется и по Вашим публикациям.
– Какие претензии к публикациям?
– Ну, с этим мы ещё разберёмся, придёт время. И если Вы умный человек, то в данной ситуации должны сориентироваться. Во всяком случае, проявить партийную сознательность. Я Вам настоятельно советую.
– Понятно. Но причём здесь партийная сознательность? Это не моя и Шинкарёва прихоть. Нам ведь приходится работать и по вечерам. Не все ваши сотрудники продолжают свой рабочий день в домашних условиях. Они, в основном, служащие. Как говорится, после окончания рабочего дня не болит голова у дятла.
– Вижу, – пытаясь сдержать свои эмоции, сказал Авилов, – Вы так ничего и не поняли. Судить о наших работниках нам, а не Вам. Вы лучше осмотрительнее занимайтесь своим делом.
– Пытаюсь. Почему же я ничего не понял? Мне всё ясно. Знаю: всё равно сделаете так, как решили. И Вашу настойчивость понимаю. Но знайте и моё мнение: я в принципе против Вашего решения.
– Вы свои принципы поберегите до лучших времён. И поменьше их выпячивайте в газете.
– Это что – намёк?
– Понимайте как хотите.
– Хорошо.
На том и разошлись.
Авилов сделал так, как решил. Но через год всё же выделил Шадрину и Шинкарёву по комнате в коммуналках.
В этот день, не глядя на Шадрина (у него была привычка при разговоре с собеседником упирать свой взгляд в стол), Авилов начал как бы издалека:
– Мы, Виктор Кирьянович, с Вами встречаемся не первый раз. Так ведь?
– Если это не вызовы, а встречи, то да, второй, – в тон Авилову ответил Шадрин.
– М-да, – словно обдумывая ход предстоящего разговора, Авилов замолчал.
Пауза затянулась. И Виктору на память пришёл прошлогодний случай.
Тогда летом половина редакции ушла в отпуск, в том числе и Глушков. Ушёл в отпуск и Авилов. Перед отъездом он напомнил Копейкину, чтобы тот включил в повестку дня очередного пленума райкома отчёт редакции за последние полтора года и о плане работы на перспективу.
Вёл пленум Копейкин. Тогда члены пленума решили по привычке, что будет самоотчёт, и потому многие уткнулись в книги и газеты, перешёптываясь между собой. Но после первых фраз Шадрина зал умолк и сосредоточил внимание на выступающем.