Срезки. Земля, с которою вместе мёрз
Шрифт:
– Вопрос в статье, считаю, поставлен правильно. Мне довелось разбирать этот случай. Сколько лет рабочий Горин добивался по инстанциям, от руководства и профкома прииска до ВЦСПС, того, чтобы помогли ему перебраться с многодетной семьёй из балка, продуваемого зимой южаками, проливаемого летом дождями. И кто-нибудь помог? Не хоромы он просил, а хотя бы сносное жильё. Не будем прикидываться невинными. Помогли Горину только в одном – надеть петлю на шею. Неужто, Иван Евгеньевич, Вы считаете, что Виктор Кирьянович, не обдумав всё, сгоряча, минуя крайком, обратился в ЦК?
– Всякое может быть, – уклончиво ответил
– Мы в какой-то степени тоже не одобряем публикации Шадрина. Слишком в них многовато дёгтя. Но против ничего сказать не могу: предъявить ему счёт не можем, как это неосмотрительно сделал Авилов, дёготь-то натуральный, без примесей. Но думаю всё же: для оздоровления общей обстановки в районе и ему будет на пользу поменять место работы. Человек он с божьим даром, хотя и не ангел легкокрылый. Его любого ранга газета возьмёт.
– Так, значит, в первую очередь решили его судьбу? – Скачкова поняла, к чему клонит Запевалов: искусно плетя ткань разговора, преподаёт ей идеологический урок.
– Александра Николаевна, прямолинейно высказывать вслух то, что Вас беспокоит, вредно, – поучительно и не спеша продолжал Запевалов. – И тем более – идеологу. Но Вы, я заметил, не без симпатии относитесь к Шадрину. Не равнодушны, выходит, к его судьбе.
– При чём тут неравнодушие или симпатии, – вспыхнуло алым пламенем лицо Александры Николаевны. – К сожалению, я не имела чести разговаривать с ним вот так, как с Вами. Я прошу вернуться к моей просьбе.
Иван Евгеньевич, сделав вид, что не расслышал последних слов Скачковой, продолжал разговор:
– Правильно поступили, что не выполнили указание Авилова, не проинформировали актив об антипартийном поведении Шадрина. Это усугубило бы дело и нам прибавило бы хлопот. – И, словно размышляя про себя, добавил:
– Сколько мы толковых людей загубили, и сколько их ещё будет…
Спохватившись, что брякнул лишнее, извинился.
– Нет. Считайте, таких слов я не говорил. Шадрина в обиду не дадим…
Через два дня после беседы Скачковой с Запеваловым состоялся пленум райкома. На него прибыл первый секретарь крайкома Алфёров. С ним – инструктор крайкома Смирнов. Прибытию последнего особого значения не придали. Приняли его за сопровождающего Алфёрова.
Втайне многие члены пленума, особенно из глубинки, надеялись услышать из уст проверяющих всю правду. Но их надежды не оправдались.
Информировал Никифоров. Начал издалека, а выступление скомкал. Коротко рассказал об успехах района в решении хозяйственных задач, о чём сидевшие в зале и без того знали. И что в этом немалая заслуга руководителей района, в первую очередь Авилова и Копейкина. А поступившие в ЦК сигналы (так и сказал «сигналы») от отдельных жителей района подтвердились. И тут же не замедлил подчеркнуть: такова логика жизни, что тот не ошибается, кто не работает. (Вот уж истинно: бодливой корове Бог рог не дал. Никто не мог понять: кто работает, кто ошибается?). В целом же обстановка в районе, по его словам, позволяет решать сложные народнохозяйственные задачи. А писавшим в ЦК, мол, мы ответим персонально.
Для какой цели приезжала комиссия, многие знали. Только вот чем занималась, что выяснила и к каким выводам пришла? На эти вопросы ответа не получили. Вопросов инспектору не задали. Не принято
Слово взял Алфёров.
– Обстановка в краевой парторганизации такова, что в Южном освобождается должность первого секретаря райкома. Валов Афанасий Сергеевич переходит на работу в крайком, вторым секретарём. Мы посоветовались и решили забрать у вас Юрия Фёдоровича Авилова. Будем рекомендовать его в Южный. Также изъявил желание перейти на хозяйственную работу Копейкин Павел Павлович. Думаю, что его просьбу следует удовлетворить. На должность первого секретаря вашего райкома мы рекомендуем инструктора промышленно-транспортного отдела крайкома Смирнова Василия Анатольевича. Надеюсь, что представлять его вам нет необходимости. Многие его знают – он курировал горнодобывающую промышленность вашего района. Положение дел, обстановку здесь знает. И уверен, на новом посту справится. Так что прошу любить и жаловать, помогать ему в этой многотрудной деятельности.
Такому повороту событий члены пленума не удивились. Их воспитывали годами: в верхах знают, что делают. Процедурные вопросы были решены просто, голосованием. Смирнов стал первым в Тундровом, Авилов несколько дней спустя – в Южном. Копейкин – директором Пургового горно-промышленного управления. Вакансию второго было решено заполнить на усмотрение Смирнова.
Так разрешили в Тундровом конфликт Шадрина с Авиловым.
Конференц-зал райкома опустел. В нём остались только двое – Скачкова и Минин. Александра Николаевна – за столом президиума, Михаил Фёдорович – в последнем ряду зала.
Скачкова, как многие в Тундровом, была в курсе того, что Минин находился при Шадрине с начала беды и до последнего момента отправки его в Магадан. За что, кстати, Авилов его отчитал:
– Минин, ты где работаешь? Парторг – штатная единица райкома, и без нашего вызова тебе здесь делать нечего. Кем тебе приходится Шадрин? Родственником? Единомышленником? Кто тебе разрешил оставить совхозные дела и опекать этого правдоискателя? Я разрешал? Я дал указание заведующей общим отделом Ивановой засчитать сегодняшний и завтрашний дни как прогулы без уважительной причины. Тебе понятно?
– Что уж тут не понять? Понятно и другое: во всём случившемся грех на Вашей совести.
– Ты что себе позволяешь, Минин? К чему клонишь? Чтобы было всё подобру-поздорову, пиши-ка заявление по собственному желанию и отнеси его в общий отдел. Разболтались, смотрю. Я ухожу из райкома, но ты всё равно пиши. Меня не будет, а преемственность остаётся. Про мою совесть заговорил. Обнаглел. Я, что ли, посылал этого кляузника в тундру проводить отпуск?
– Значит, Шадрин не напрасно говорил: «В Авилове злоба подавляет добрые начала, которыми он, возможно, был наделён с рождения».
– Хватит цитировать Шадрина. Тоже мне классик нашёлся. Памятника ему всё равно не поставят.
– А вы что, уже похоронили его?
– Не лови на слове. Вижу, разговорился. Что-то я таким тебя раньше не припомню. Знал Минина, который чаще предпочитал отмалчиваться, когда с него снимали стружку. А тут, понимаешь, прорвало.
– А кого Вы знали? В себе-то, поди, не разобрались толком и, наверняка, не пытались этого сделать.
– Минин, чего это на тебя накатило? В другой раз я в таком русле разговаривать с тобой бы не стал. Что, зубки прорезались?