Срок Серебряный
Шрифт:
Прошла неделя моей безмятежной жизни у бабушки, даже переговоры с Игорем и его родителями по поводу нашего разрыва вела сама мама. Она твёрдо держала мою позицию: раз ребёнок от другого, то вместе мы быть никак не можем. Да ещё я подлила масла в тлеющие угольки, рассказала ей, что Игорь надумал переехать в Америку и увезти меня с собой. «Да, мама, скоро возникнет вопрос с нашим отъездом. Он пока ждёт, когда его отец выйдет на пенсию, чтобы не навредить ему по службе, а это случится уже через год». Костёр негодования запылал, и Игорь из любимого зятя превратился в неприятеля.
А сегодня посреди ночи я проснулась от того самого жуткого скрипящего смеха, который доставал меня в тех снах. Я услышала смех и явно увидела ядовитую улыбку
Мы с ней вдвоём так и не уснули, в темноте пошли на кухню и сели у окна. В стекле отражалась луна, свет от неё расползался и превращался в одну большую улыбку, почти как у Чеширского кота. Но это была добрая улыбка, вовсе не сардоническая. Я прислушивалась к себе, душа уходила в пятки от каждого толчка внутри меня, от спазматических волн, разливающихся в кишечнике.
Когда рассвело, я села и написала Илье:
«Илюша, здравствуй!
Я уверена, что у тебя всё хорошо. Ты несёшь службу на Севере, спасаешь жизни людей, и тобой можно гордиться.
Мы тогда в кафе „Сонеты“ решили, что не будем вместе. Правильное ли это решение? Теперь думаю, что нет. Может быть, ты меня забыл, уже устроил свою личную жизнь и вполне счастлив. Но, несмотря на то, что там у тебя происходит, я прошу твоей помощи. Получилось так, что я из Ялты приехала беременной. Во мне живёт, растёт наш с тобой ребёнок. И он сейчас в опасности, потому что я склонна к выкидышам. И происходит это всегда к третьему месяцу. Сейчас моя беременность подходит к этому сроку, и мне страшно. Я не хочу этого ребёнка потерять. Я одна в этой ситуации угрозы выкидыша точно не справлюсь, и поэтому помоги мне сохранить нашего ребёнка. Я знаю, что мне сейчас необходимо находиться рядом с тобой. Я устроюсь где-нибудь в уголке рядом, и, главное, ребёнок будет находиться под твоей защитой, а это сейчас самое важное для меня и для него.
Вот, оказывается, как бывает. Мы очень нуждаемся в тебе сейчас. Как получишь письмо, позвони мне, пожалуйста. Я живу у бабушки, её тел. 5-21-96-96. Всё-таки припишу, что скучаю по тебе. Инга».
И, как у Чехова, я послала письмо почти «на деревню дедушке», на конверте написала всё, что знала об Илье:
«Архангельская область
г. Северодвинск
Военно-морской госпиталь
Начальнику хирургического отделения
Лоевскому И. С.».
Как только отправила письмо, стала вертеться около телефона, ждать звонка. Вот, совсем скоро, звонок возвестит, что мне не надо бояться, что я уеду к Илье, и мы с ребёнком будем там в безопасности.
Я понимала, что Илья позвонит не завтра и не послезавтра. Может быть, пройдёт неделя. А вдруг он где-нибудь на учениях и получит письмо и вовсе не скоро?
Я измучила бабушку, и она мне предложила не ждать ответа, а ехать к Илье. «Не бойся, дорогая, лети в Северодвинск. С тобой ничего не произойдёт. Ты будешь в пути, и твой сон к тебе не придёт, ты от него улетишь. А если сна не будет, то и выкидыша не будет».
Я, не раздумывая, поехала в Пулково. Я не брала с собой никаких чемоданов, у меня была одна небольшая сумочка. Но верхнюю одежду я выбрала модную: надела перламутровый плащ салатного цвета и бархатную зелёную пилотку. Пилотки тогда вошли в моду, и носить их было самый шик. Вот такая эффектная, в модном образе, я подошла к стойке регистрации рейса на Архангельск. Это был последний рейс, в кассе на него билетов не было. Когда очередь из пассажиров с билетами иссякла, я попросила девушек посадить меня в самолёт. Что-то внутри меня говорило, что мне нельзя отказать.
Девушки вызвали одного из пилотов, показали ему меня и сказали: вот, просится
Это был прекрасный полёт: бортпроводницы поили меня лимонадом и пытали, зачем я так срочно лечу в Архангельск. Я им рассказала про ребёнка, они спохватились, что мне сидеть неудобно, а так как все пассажирские кресла были заняты, то они провели меня в кабину пилотов, и я удобно устроилась за их спинами. Я летела и смотрела на звёздное небо. Когда летишь ночью над облаками, то звёзды ослепляют, такие они яркие.
Это был мой «звёздный путь», я летела к любимому.
В архангельском аэропорту я села в такси, и мы поехали в Северодвинск. Перед самым Северодвинском нас остановили на КПП. Оказывается, в город нужен пропуск, а его у меня не было. Таксист рассердился: «Ты что, думаешь, что такая красивая и тебе всё можно? Ты почему не сказала, что у тебя нет пропуска? Поехали обратно. Заплатишь мне и за обратную дорогу».
После полёта под звёздами меня было ничем не напугать, ничем не расстроить. Я попросила дежурного позвонить в госпиталь и найти капитана Лоевского. Илью нашли очень быстро, через час он уже приехал за мной, страшно удивлённый, но, кажется, счастливый.
Письмо моё он ещё не получил и решил, что я просто к нему приехала, потому что люблю, потому что не могу забыть. А я свою причину приезда ему сразу не доложила, попросту забыла обо всём. Я Илью увидела, и мой мозг перестал мыслить.
Мы быстро добрались до его квартиры, и там на кухонном столе на кухне я увидела своё письмо. Его из госпиталя принёс сосед Ильи. Пока я раздевалась, Илья успел прочитать послание. «Так ты приехала, потому что ребёнок».
Илья после чтения письма показался мне расстроенным. Он задумался, от него повеяло холодком, он спросил: «Инга, ты меня любишь?» Я замешкалась, кивнула. Я подумала, что всё складывается опять не так. Снова недомолвки. Но мне было всё равно. Главное, что мой ребёнок там, где его будет охранять врач, офицер и отец. То есть капитан Лоевский, которого я люблю.
Фифа столичная, не задерживайся тут!
Я поняла, что получилось абсолютно по-дурацки. И письмо, и я тут вкупе возымели противоположный эффект. Письмо и мой приезд – взаимоисключающие вещи.
А если бы он ещё спросил: «А ты уверена, что ребёнок мой?», то мне надо было бы разворачиваться и уезжать обратно в Ленинград. Но он не спросил, наверное, пожалел беременную женщину. А вот чт'o он подумал, по его виду сказать было сложно. Да я и не собиралась копошиться у него в извилинах, это вредно для моей нервной системы. Я радовалась, что я здесь, у Ильи.
Забавно, но я сразу перестала думать о выкидыше, как только увидела Илью. Ночь мы провели бессонную и неспокойную, и у меня ни разу не возникла мысль, что это опасно для ребёнка. Когда я рядом с ним, все мои рассуждения отключаются, я забываюсь. Он даже шепнул: «Вижу, что ты соскучилась. Держишь мою „штуку“ аж двумя руками».
Я себя чувствовала не совсем уверенно в квартире, где живёт ещё один одинокий мужчина. Он хоть и дома не бывает, но всё говорило о том, что кухня – это его вотчина, и там устроено всё по-мужски. На выцветших голубых стенах никаких шкафчиков или полок. Плита и на ней чайник, одна кастрюля и одна сковородка. На столе две глубокие тарелки и две кружки, две ложки и две вилки, пара ножей. Вот и весь кухонный скарб нашего соседа Валеры. Илья как бы здесь и не присутствовал, а только заходил на минуту, когда для него сосед ставил тарелку с едой. А клеёнка на столе засаленная и потёртая. Вот чт'o мне делать на такой кухне? Я, конечно, могу похозяйничать, пока сосед Валера на работе, но применить мои кулинарные способности было не к чему. Ни посуды, ни продуктов. В холодильнике одна замороженная рыба.