Срок

Эрдрич Луиза

Я заговорила осторожно, медленно:

– Знаешь, Пенстемон, это жестоко. Но я благодарна тебе. Большинство людей мне бы не поверили.

– Не поверили в то, что она здесь? Может быть, прямо сейчас? Я тебе верю. И молю Бога, чтобы она меня услышала.

– Теперь она мертва, Пен.

– Да, и забрала это с собой.

– Что забрала?

– Не бери в голову. Спроси Асему. В любом случае я чувствую себя лучше, Туки. Листья перестали носиться по небу.

День стоял безветренный, и голые ветви были совершенно неподвижны.

– Хорошо, – я похлопала Пен по руке. – Я отвезу тебя домой.

Срок

Две ночи спустя я наконец открыла книгу Флоры, которая оказалась совсем не похожей на ее спокойную белую обложку. Это был дневник в старинном переплете с раскрашенными вручную форзацами под мрамор, с завитками – золотыми и темно-красными, а также цвета индиго. Я вытащила книгу из суперобложки и осмотрела. Открывшаяся моему взгляду обложка была

старой и потертой, но гладкая янтарная кожа хорошо сохранилась, учитывая, что ей явно было больше ста лет. Листы были вшиты, а не вклеены в переплет. Старая бумага элегантно состарилась из-за высокого содержания в ней тряпья. Паутинные завитки слов, написанных замысловатым почерком, торопливым и эксцентричным, не выцвели, но их было очень трудно прочесть. Писавший (или писавшая) не удосуживался ставить перекладины над «т» – возможно, записи делались в спешке или втайне ото всех. Я присмотрелась повнимательнее. Чернила были серо-голубыми. Но тетрадь определенно была старой. Я видела похожие тетради, когда проводила исследования в колледже. Я также состояла какое-то время в Историческом обществе Миннесоты – позорно короткое из-за препарата с мудреной химической формулой C₂₀H₂₅N₃O [31] . В тетради имелось что-то вроде титульного листа:

31

C₂₀H₂₅N₃O – формула ЛСД, психоделического препарата, использующегося в различных трансцендентных практиках, таких как медитация, психонавтика и запрещенная законом (но легальная в прошлом) психоделическая психотерапия.

Срок,

проведенный индианкой в плену

1862–1883

Остальные слова на титульном листе разобрать было трудно. Имена оказались размытыми. Даты казались светлыми пятнами. Я поднесла книгу к лицу. Поллукс пробормотал что-то, отворачиваясь от концентрированного луча моего налобного фонарика. Я похлопала его по спине и принялась изучать убористо, гладко написанный текст. Я разобрала еще несколько слов. Но повествование, которое, казалось, начиналось в середине совершенно другого рассказа, сбивало с толку. Возраст бумаги подсказывал, что дневник действительно, скорее всего, вели в конце девятнадцатого века. Название заинтересовало меня, потому что в нем чувствовалось нечто противоположное большинству ранних рассказов о пленениях в Новой Англии, которые представляли собой пользующиеся популярностью шокирующие и благочестивые рассказы о переживаниях белых женщин, похищенных индейцами. Эта история повествовала о совершенно противоположном. Рассказ туземной женщины о пленении. Новизна идеи меня очень заинтересовала. Мое внимание привлекло название. Срок. Возможно, это был рассказ о школе-интернате или рассказ о заключении женщины из племени дакота после Дакотской войны, хотя я заметила слово «Пембина» и вспомнила, что так называется город на Ред-Ривер. В то время Пембина была населена моими предками, чиппева и метисами. Внезапно мне в глаза бросилась фраза: «Приговоренная быть белой».

Из-за даты я предположила, что автор записок, скорее всего, принадлежала к народу дакота. После Дакотской войны 1862 года более тысячи шестисот индейцев дакота, в основном женщины и дети, были заключены в невыносимых условиях в Форт-Снеллинге [32] , всего в нескольких футах от Бдоте [33] – места, где начался их мир. Миннесотцы теперь ходят на пешие прогулки и катаются на беговых лыжах по местности, где так много людей умерло от холеры. Зная о чудовищном интересе белых людей к сбору костей индейцев, многие хоронили своих близких прямо под типи и спали на могилах, чтобы их охранять. После Дакотской войны отцов, братьев и других родственников-мужчин заключенных женщин и детей судили без предъявления доказательств и без адвокатов. Триста три индейца были признаны виновными. Президент Линкольн сократил их число до тридцати восьми. Они были повешены на следующий день после Рождества 1862 года. Тех, кто выжил, включая новообращенных христиан, женщин и детей, либо заключили в тюрьму, либо сослали в страдавшую от засухи резервацию Кроу-Крик.

32

Форт-Снеллинг – бывшее военное укрепление и национальная историческая достопримечательность в американском штате Миннесота, у места слияния рек Миннесота и Миссисипи.

33

Бдоте означает «место, где сходятся две воды». Многие индейцы дакота считают это место священным местом творения, идентифицируя себя как Викахпи Ойате («Звездный народ»), который возник в небе и затем появился на земле именно здесь.

Как история любого другого

штата в нашей стране, история Миннесоты началась с кровавой резни, лишения собственности и порабощения. Офицеры армии США покупали и продавали рабов, в числе которых была и супружеская пара Харриет Робинсон и Дреда Скоттов [34] . Мы несем на себе метки, оставленные нашей историей. Иногда я думаю, что первые годы существования нашего штата определили все последующее: как попытки привить прогрессивные идеи к расистскому дичку, так и тот факт, что мы не можем отменить историю, а вынуждены либо противостоять ей, либо повторять ее. Дело в том, что наши клиенты подарили мне веру в то, что мы можем добиться успеха на нашем пути.

34

Афроамериканцы Дред Скотт и Харриет Робинсон Скотт жили в Форт-Снеллинге в 1830-х годах как рабы. Северо-Западный указ (1787) и Миссурийский компромисс (1820) запрещали рабство в этом районе, но рабство все равно там существовало. В 1840-х годах Скотты подали в суд, требуя свободы и утверждая, что жизнь на «свободной территории» сделала их свободными.

Я захлопнула книгу. Вернее, перестала читать и закрыла ее как можно осторожнее.

Рядом с моей кроватью всегда лежат две стопки книг: легкое чтиво и сложное. Я положила книгу Флоры в стопку сложных, где уже были «Все мы смертны» Атула Гаванде, две работы Светланы Алексиевич и другие книги об исчезновении видов, вирусах, устойчивости к антибиотикам и о том, как готовить обезвоженные продукты питания. Это были книги, которые я избегала читать до тех пор, пока во мне не откроется какой-нибудь источник ментальной энергии. Тем не менее в конце концов мне обычно удавалось прочитать книги из моей стопки сложной литературы. Сверху моей «ленивой» стопки лежала «Ребекка» Дафны дю Морье, которую я собиралась перечитать, потому что мне очень нравилась Ребекка – «плохая» Ребекка – куда больше, чем слащавая, добродушная рассказчица. Но несмотря на пышные описания поместья Мэндерли, которое было местом моих страшных снов во время пребывания в тюрьме, я вскоре забросила «Ребекку». Мне больше не нужен был Мэндерли.

У меня был Миннеаполис. Я отругала себя за трусость в отношении книги Флоры и собралась с духом, чтобы вчитаться в текст «Срока» и продвинуться немного дальше. Я даже потянулась к книге, но потом моя рука опустилась. Я боялась печалей, которые таила в себе эта история. Даже сама мысль о пленении ее рассказчицы заставила мой пульс участиться. Так что я оставила книгу Флоры лежать на месте. Но оказалось, что я была круглой дурой, когда думала, что смогу ее избежать. У этой книги обнаружилась собственная воля, и она заставляла меня с ней считаться – как и с историей индейцев.

Так благодарны!

Неделя принесения благодарностей, а вернее, получения благодарностей, выдалась теплой. За день до праздника я разговаривала с Асемой возле магазина, когда к нам подошла женщина в широкополой синей шляпе и просторном синем пальто – того же цвета, что и ее большие, без ресниц, пристальные голубые глаза.

– Я должна рассказать вам одну историю, – сказала женщина.

– Одну минуту. Я разговариваю с Туки, – ответила Асема приятным голосом.

– Нет, вы послушайте, – не унималась женщина.

Она протиснулась между нами и толкнула меня в плечо. В другое время и в другом месте я бы высказала все, что о ней думаю. Но сейчас мы находились прямо напротив магазина, где я работала.

– О, конечно! – произнесла я с презрительной вежливостью, чего женщина, которой было за пятьдесят и которая только что вышла из элегантной синей спортивной машины, так подходящей к ее глазам и одежде, предпочла не заметить.

– Речь пойдет о моем прапрадедушке, – обратилась она к Асеме. – Эта история передается по наследству!

– О, вот как, – отозвалась та, бросив на меня быстрый взгляд.

– Итак, давным-давно, заходит он в свой дом на озере Калхун, ясно?

– Не совсем, – возразила Асема. – Теперь это место называется Бде-Мака-Ска.

– Что? Но ведь это было в допотопные времена, когда район застроили загородными домами. Так вот, он заходит, и прямо в гостиной видит индейцев! Перед камином! Они просто стоят в его доме!

Теперь Асема посмотрела на женщину так, что я отступила на шаг. К нам часто обращаются владельцы озерных коттеджей. Эти домики и ближайшие к ним поселки часто являются единственными местами контактов белых миннесотцев с коренными жителями. Почему? Потому что домики расположены на берегу озера – на самой ценной земле в резервациях, которая всегда является краденой. Вот почему Асема, у чьей семьи нет собственности на берегу озера, но которая сама родом с озера Лич-Лейк [35] , однажды проговорилась, что терпеть не может, когда к ней обращаются владельцы коттеджей с историями об индейцах.

35

Лич-Лейк – водохранилище в США, штат Миннесота. Находится на территории индейской резервации Лич-Лейк.