СССР - цивилизация будущего. Инновации Сталина

Кара-Мурза Сергей Георгиевич

В одной из последних работ, 6 января 1923 г. он пишет: «Нам наши противники не раз говорили, что мы предпринимаем безрассудное дело насаждения социализма в недостаточно культурной стране. Но они ошиблись в том, что мы начали не с того конца, как полагалось по теории (всяких педантов), и что у нас политический и социальный переворот оказался предшественником тому культурному перевороту, той культурной революции, перед лицом которой мы все-таки теперь стоим. Для нас достаточно теперь этой культурной революции, чтобы оказаться вполне социалистической страной» [669].

Предметом предвидения здесь был стратегический вопрос национальной повестки дня России-СССР.

Позиции стали радикальными, Троцкий писал в 1922 г. в книге «Наша революция»: «Без прямой государственной поддержки европейского пролетариата рабочий класс России не сможет удержаться у власти и превратить свое временное господство в длительную социалистическую диктатуру. В этом нельзя сомневаться ни минуты».

С 1924 г. концепцию строительства социализма в одной стране стал систематически развивать Сталин, вытесняя из руководства партии тех, для кого «всемирная пролетарская революция» была необходимым условием для социализма в СССР. В своих предвидениях правы были Ленин и Сталин, их знание было полнее и надежнее. Для XX века существование СССР в течение 70 с лишним лет — это несколько исторических периодов. Никакого отношения к гибели СССР задержка пролетарской революции на Западе не имела.

Второй узел противоречий относительно образа будущего России был связан с выбором цивилизационной траектории. Это было продолжение того же раскола, который разделил большевиков и меньшевиков после революции 1905 года. Речь шла об отношении к крестьянству и его требованию национализации земли. За этим стояли разные представления о модернизации — или с опорой на структуры традиционного общества, или через культурную революцию как демонтаж этих структур. Представления крестьян о благой жизни (образ чаемого царства справедливости) были подробно изложены крестьянами в годы революции, pi перед социал- демократами стоял вопрос — принять их или следовать установкам марксизма.

На IV (объединительном) съезде РСДРП Ленин предложил принять требование национализации земли, которое было крестьянским лозунгом революции 1905 г. Это было настолько несовместимо с догмами социал-де- мократии, что против Ленина выступили не только меньшевики, но и почти все большевики. Сам Плеханов так понял поворот Ленина: «Ленин смотрит на национализацию [земли] глазами социалиста-революционера. Он начинает даже усваивать их терминологию — так, например, он распространяется о пресловутом народном творчестве. Приятно встретить старых знакомых, но неприятно видеть, что социал-демократы становятся на народническую точку зрения».

После Гражданской войны эта полемика продолжилась в среде большевиков. Характерно резкое неприятие Н.И. Бухариным поэтических образов будущего у Блока и Есенина. Бухарин верно определяет несовместимость прозрения Блока с антропологией марксизма: «С великой болью Блок угадывал по вечерним кровавым закатам и грозовой атмосфере грядущую катастрофу и надеялся, что революционная купель, быть может, приведет к новой братской соборности… Но разве эта опоэтизированная идеология, эти образы, эти поиски внутреннего, мистического смысла революции лежат в ее плане?.. Это воспевание новой расы, азиатчины, самобытности, скифского мессианства, очень родственное философской позиции Блока, не напоминает ли оно некоторыми своими тонами и запахами цветов евразийства?» [20].

Так же верно оценил Бухарин несовместимость с марксистской апокалиптикой «производительных сил» есенинского образа светлого будущего — где «избы новые, кипарисовым тесом крытые», где «дряхлое время, бродя по лугам, сзывает к мировому

столу все племена и народы и обносит их, подавая каждому золотой ковш, сыченою брагой». По словам Бухарина, «этот социализм прямо враждебен пролетарскому социализму» [20, с. 257].

По сути, фракционная борьба в советском политическом руководстве отражала вопрос о выборе цивилизационного пути, который даже после победы в Гражданской войне не был «снят». Та борьба, которую «классовики» вели в годы НЭПа против лозунга «лицом к деревне» или в Пролеткульте, продолжала конфликт, вызванный Апрельскими тезисами. Тогда Горький писал: «Когда в 17-м году Ленин, приехав в Россию, опубликовал свои „тезисы“, я подумал, что этими тезисами он приносит всю ничтожную количественно, героическую качественно рать политически воспитанных рабочих и всю искренно революционную интеллигенцию в жертву русскому крестьянству» [34].

А вот кусочек из письма Горького Бухарину во время НЭПа (13 июля 1925 г.): «Надо бы, дорогой товарищ, Вам или Троцкому указать писателям-рабочим на тот факт, что рядом с их работой уже возникает работа писателей-крестьян и что здесь возможен, — даже, пожалуй, неизбежен конфликт двух „направлений“. Всякая „цензура“ тут была бы лишь вредна и лишь заострила бы идеологию мужикопоклонников и деревнелюбов, но критика — и нещадная — этой идеологии должна быть дана теперь же. Талантливый, трогательный плач Есенина о деревенском рае — не та лирика, которой требует время и его задачи, огромность которых невообразима… Город и деревня должны встать — лоб в лоб. Писатель рабочий обязан понять это» (см. [46]).

Важная и большая работа по анализу и проектированию будущего велась в советском «обществе знания» в процессе организации Третьего интернационала — в дискуссии как с западными социал-демократами, так и с коммунистами Запада и Востока. Речь шла о двух больших мировых проектах движения к справедливому и солидарному обществу — о социал-демократии и коммунизме. То знание, которое было получено по этому вопросу в 20—30-е годы, актуально для России сегодня — как для общества, так и для власти. Вкратце и грубо, главные выводы были таковы.

Огромная разница сути двух проектов передавалась уже семантически. Социальный — значит общественный (от слова социум — общество). А коммунистический — значит общинный (от слова коммуна — община). Конечно, над главными, исходными философскими основаниями любого большого движения наслаивается множество последующих понятий и доктрин. Но для проникновения в суть полезно раскопать изначальные смыслы.

Маркс, указав Европе на призрак коммунизма, подчеркивал его трансцендентный характер, видел не просто принципиальное, но «потустороннее» отличие коммунизма от социализма. Призрак, как тень отца Гамлета, ставит «последние» (по выражению Достоевского) вопросы, не давая на них ответов. Во время перестройки ее идеологи не без оснований уподобляли весь советский проект хилиазму — ереси раннего христианства, предполагающей возможность построения Царства Бо- жия на земле.

Вступление в коммунизм — завершение огромного цикла цивилизации, в известном смысле конец «этого» света, «возврат» человечества к коммуне. То есть к жизни в общине, в семье людей, где преодолено отчуждение, порожденное собственностью. Социализм же — всего лишь экономическая формация. Здесь разумно, с большой долей солидарности устроена совместная жизнь людей — но не как в семье. «Каждому по труду» — принцип не семьи, а общества (кстати, главная его справедливость заключается в том, что «от каждого — по способности»).