Сталин. История и личность

Такер Роберт

Мандельштама арестовали. Когда Бухарин, в то время редактор газеты «Известия», обратился к Ягоде с целью заступиться за поэта, тот продекламировал стихотворение наизусть².

Антисталинские настроения наблюдались и среди рабочих. Об этом стало известно из обнаруженных в Смоленском архиве документов ОГПУ. Одной из задач ОПТУ, как и царской полиции, было выявление общественного мнения для подготовки соответствующих донесений высшему руководству. В датированном 27 марта 1931 г. совершенно секретном документе ОГПУ, в котором речь шла об отношении населения города Рославля к высылкам, утверждалось, что рабочие «в основном» одобряют эти меры, но есть и отрицательные суждения, некоторые рабочие ведут разговоры о добром старом времени и говорят, что, «будь Ленин жив, ничего бы этого не было». Один рабочий, глядя на портрет Ленина, сказал,

что, «если бы Ленин был жив, он разрешил бы свободную торговлю, и жить нам было бы полегче. А потом он начал бы коллективизацию, но не насильно, а убеждением, по доброму согласию»³.

Н.К. Крупская, человек из когорты старых большевиков, разделяла взгляды рабочих, недовольных сталинскими методами коллективизации. Выступая на партийной конференции Бауманского района Москвы в мае 1930 г., она сказала, что коллективизация проводится «не по-ленински», что ее методы не имеют ничего общего с ленинским планом кооперации. Руководство ЦК, утверждала Крупская, проводя коллективизацию, не советуется с народом и рядовыми членами партии и не имеет права ставить собственные ошибки в вину партийным и советским органам на местах. Сталин направил на конференцию Кагановича, который заявил, что, будучи членом ЦК, Крупская не имеет права осуждать линию, проводимую Центральным Комитетом. «Пусть Надежда Константиновна Крупская не думает, — сказал Каганович, — что, если она жена Ленина, она одна может толковать ленинизм»'’, и добавил, что Крупскую следует осудить. Ее действительно осуждали со всех сторон. Быстро растущий молодой партийный функционер Хрущев, в то время слушатель Промакадемии, находившейся в Бауманском районе, безоговорочно поддерживавший Сталина, много позже вспоминал, каким нападкам подверглась на конференции Крупская, как от нее «сторонились как от зачумленной» и как ему было жаль Крупскую, перед которой он преклонялся³.

Осенью 1929 г., зимой и весной 1930 г. Сталин получил более 50 тыс. писем с мест. В некоторых из них члены партии выражали свое критическое отношение к статье «Головокружение от успехов». Одно такое письмо, опубликованное в «Правде» 9 июня 1930 г., в послесталинское время цитировалось советскими историками как типичное. Письмо прислал участник коллективизации, рабочий из Днепропетровска по фамилии Белик. «Товарищ Сталин! — писал Белик. — Я, рядовой рабочий и читатель газеты “Правда", все время следил за газетными статьями! Виноват ли тот, кто не сумел не послушать создавшегося шума и крика вокруг вопроса, кто должен руководить колхозами? Мы все, низы и пресса, проморгали этот основной вопрос о руководстве колхозами, а т. Сталин, наверное, в это время спал богатырским сном и ничего не слышал и не видел наших ошибок, поэтому и тебя нужно одернуть. А теперь т. Сталин сваливает всю вину на места, а себя и верхушку защищает»⁶.

Многие высказывали в частных разговорах то, о чем Белик открыто написал Сталину. Один партиец из Клинского района Московской области в связи со статьей «Головокружение от успехов» говорил, что произошло именно то, о чем он предупреждал с самого начала, но местные власти никак не реагировали — боялись ослушаться указаний из Москвы. Теперь, жаловался этот партиец, над ним смеется вся деревня, и он хотел бы уехать оттуда навсегда⁷.

Некоторые должностные лица даже осмеливались сообщать Сталину о происходивших «перегибах», а позже обращать его внимание на возмущение, с которым статья была воспринята на местах. А.М. Назаретян, один из партийных руководителей Закавказья, неоднократно предупреждал Сталина, что методы принуждения чреваты нежелательными последствиями. В конечном счете Сталин его же и обвинил в «последствиях» и отозвал в Москву. Снятый с работы, Назаретян с женой и детьми перебивался без всяких средств к существованию несколько месяцев, пока за него не заступился Орджоникидзе. Зная, что, если дело дойдет до Политбюро, Орджоникидзе выступит в защиту этого известного и уважаемого в Закавказье старого большевика, а Киров и Куйбышев его поддержат, Сталин согласился назначить Назаретяна на второстепенный пост на Урале⁸.

В Центральном государственном архиве Октябрьской революции хранился документ, свидетельствующий об осуждении сталинского курса и лично Сталина некоторыми рабочими Москвы и подмосковного промышленного города Подольска. Антисталинский манифест за четырьмя подписями был принят на собрании 273 рабочих, состоявшемся в Подольске 19 сентября 1930 г. В манифесте говорилось,

что Сталин, опьяненный властью, потерял всякую способность к здравомыслию. За последние два года его «преступная деятельность» свела на нет все достигнутое благодаря Ленину и теперь грозит привести к полной деградации власти пролетариата. В целях сохранения этой власти высказывалось требование немедленно сместить Сталина и отдать его под суд «за бесчисленные преступления против пролетарских масс»⁹. Судьба авторов этого манифеста, в то время не опубликованного, неизвестна.

Пусть подконтрольно, но инакомыслие проявлялось и публично. В преддверии XVI съезда ВКП(б) были напечатаны традиционные предсъездовские политические тезисы, а 9 июня 1930 г. в «Правде» появился «дискуссионный листок» с откликами с мест. Один из них вызвал большой резонанс. Некий Мамаев, член партии из Саратова, утверждал, что коллективизация вообще была преждевременной в связи с нехваткой сельскохозяйственной техники. Ряд критических стрел был выпущен Мамаевым непосредственно в Сталина. Последний, утверждал Мамаев, совершенно правильно сосредоточил внимание на принудительной коллективизации, но, к большому сожалению, уже после того, как были совершены грубейшие ошибки. «Невольно вытекает вопрос: у кого же закружилась голова?». Защищая исполнителей на местах, Мамаев восклицает: «Надо сказать о своих собственных прострелах и не учить этому низовую партийную массу» — и делает вывод: «Выходит, царь хорош, а чиновники на местах негодные».

Заметке Мамаева, по всей вероятности, позволили появиться в подцензурном партийном органе лишь для того, чтобы был повод осудить высказанную в ней точку зрения. Уже на следующий день в редакционной статье «Правды», явно написанной заранее и озаглавленной «Кулацкая агентура внутри партии», Мамаева заклеймили как «кулацкого агента», а его выступление в защиту партийных низов было названо, конечно, «самой бессовестной» ложью. Вероятно, статья с ее яростно-обличительным тоном и требованием «без остатка выжигать каленым железом пролетарско-большевистской самокритики» взгляды, высказываемые Мамаевым и ему подобными, достигла цели — внушить партийным массам мысль о недопустимости критики в адрес сталинского руководства.

Оппозиционные течения

Подавить антисталинские настроения в более высоких звеньях партийной иерархии оказалось труднее. XVI съезд, срежиссированный как демонстрация единства партийных верхов в горячей поддержке Сталина, в лучшем случае проявил показное сплочение рядов партийного руководства во время кризиса.

Вскоре выяснилось, что оппозиционные течения в партии имели место. В конце 1930 г. стало известно, что «подпольную фракционную работу» против генеральной линии партии вели две группировки. Лидерами так называемого

оппозиционного «право-“левого” блока» (слово «левый» брали в кавычки, чтобы подчеркнуть, что в дейсгвительности никто не мог быть левее проводников генеральной линии) были, с одной стороны, С.И. Сырцов, в то время кандидат в члены Политбюро, член ЦК и предсовнаркома Российской Федерации, и, с другой стороны, первый секретарь ЦК КП(б) ЗСФСР В.В. Ломинадзе и член ЦКК Л.А. Шацкин. Хотя Сырцова изображали правым уклонистом, а Ломинадзе и Шацкина — псевдолевыми, в действительности все трое, ранее поддерживавшие Сталина, теперь критически относились к нему и его политике.

Судить о том, за что конкретно они выступали, можно лишь по обличительным статьям, сопровождавшим извещения о снятии этих большевиков с их высоких постов. Ясно одно: они усомнились в том, что курс, избранный Сталиным, вел страну к социализму, и пришли к убеждению, что его политика способствовала расцвету бюрократизма. В Закавказье бюрократы, по мнению Ломинадзе, проявили «барско-феодальное отношение к нуждам и интересам рабочих и крестьян». Темпы индустриализации, считали оппозиционеры, следовало снизить, чтобы трезво управлять процессом без подстегивания и неоправданных затрат. Сырцов называл столь превозносимые успехи пятилетки «очковтирательством», а Сталинградский тракторный завод — «потемкинской деревней»¹⁰. «Блок» обвинили в заговоре с целью изменить партийную линию и сменить руководство. По свидетельским показаниям, Ломинадзе даже говорил о необходимости сместить Сталина на очередном съезде¹¹. Можно представить себе гнев Сталина — ведь он лично покровительствовал этому молодому грузину и назначил его своим представителем в Коминтерне в конце 20-х годов.