Сталин. История и личность
Шрифт:
Курс на примирение ч
В конце 1933 г., когда еще продолжался голод, появились первые признаки выхода из продовольственного кризиса. Правда, улучшение отчасти было кажущимся — теперь статистика учитывала не урожай в амбаре, а «биологический» урожай, т. е. урожай на корню, без учета немалых потерь при уборке, что создавало впечатление успешного достижения предусмотренных пятилетним планом контрольных цифр производства хлеба1 Тем не менее, благодаря сокращению вывоза хлеба и повышению эффективности хлебозаготовок (т. е. изъятию у крестьян
Теперь, с появлением некоторых признаков стабилизации положения в стране, пошли на убыль и разговоры о необходимости убрать Сталина. Николаевский впоследствии узнал от Бухарина, что те, кто еще вчера стремился добыть текст с изложением платформы Рютина, заговорили о победе Сталина. «Старый большевик» (он же Бухарин) писал, что с осени 1933 г. уже не было группировок за или против Сталина, — все неустанно демонстрировали ему свою преданность. Скорее это была борьба за влияние на Сталина, так сказать, за его душу2.
В партийном руководстве, продолжал «старый большевик», сложилась группа, выступавшая за политику «примирения» с народом. Зная, что вынес народ за годы пятилетки, и теперь уже отчетливо понимая, что гитлеровский режим установился надолго, сторонники этой политики считали главной задачей дня подъем морального состояния советского народа, укрепление его духа перед лицом угрозы агрессии нацистов. Народ терпел лишения, и нужно было строить больше жилья и наращивать производство потребительских товаров, следовало умерить государственный террор, свирепствовавший в последние годы. Встала задача придать советской политической системе хотя бы видимость демократичности, чтобы тем самым подчеркнуть разницу между гуманизмом коммунистического движения и расистской, террористической и открыто антидемократической сущностью фашизма^.
Членов Политбюро, сторонников такой линии, поддерживал Максим Горький. Не занимая никакого партийного поста и даже не будучи членом партии, он пользовался большим влиянием как всемирно известный русский писатель. Сталин писал Горькому за границу, приглашал его в СССР, и, когда в
ч
1931 г. Горький наконец вернулся, чтобы обосноваться на родине, он тут же получил дом в Москве и двухэтажную загородную дачу. Сталин время от времени приезжал к Горькому в сопровождении видных советских писателей. В октябре 1932 г. во время одного из таких посещений Сталин произнес свои знаменитые слова в адрес советских писателей, назвав их «инженерами человеческих душ»4. Горький оказал Сталину немало ценных услуг. В частности, он организовал прогулку ста двадцати советских писателей на пароходе по только что построенному Беломорско-Балтийскому каналу и стал одним из авторов и редактором коллективно написанной книги, прославившей подневольный труд заключенных на строительстве канала как грандиозный эксперимент по перековке врагов в сознательных строителей социализма. Сталин в свою очередь не оставил его своими заботами; так, узнав, что Горькому затруднительно подниматься по лестнице, он распорядился об установке лифта на горьковской даче5 В конце 1933 г. Горький присоединился к тем, кто стремился направить Сталина на путь «примирения» с народом. В неофициальной беседе он даже выдвинул идею создания второй партии (конечно, полностью лояльной) из представителей интеллигенции, которые могли бы предложить «перемены и улучшения»6.
Среди членов Политбюро самым горячим сторонником облегчения положения народа, безусловно, был Сергей Миронович Киров. Сорокасемилетний лидер Ленинградской парторганизации, Киров к тому времени стал видным политическим деятелем. Большевик с 1904 г., прошедший и тюрьму, и ссылку, он позднее занимался партийной работой на Северном Кавказе в годы Гражданской войны и еще при жизни Ленина стал членом ЦК. В борьбе против троцкистско-зиновьевской оппозиции Киров твердо стоял за Сталина. В 1926 г. после смещения Зиновьева он возглавил такую важную парторганизацию, как Ленинградская, стал кандидатом в члены Политбюро, а в 1930 г. был избран его полноправным
Авторитет и популярность Кирова во многом определялись его личными качествами. Сергей Миронович Киров (Костриков), уроженец Вятской губернии на северо-востоке России, русский, в полной мере обладал лучшими свойствами русского национального характера — скромностью, прямотой, здравомыслием и трудолюбием. В отличие от Сталина он умел без всякой подготовки произнести с трибуны горячую и убедительную речь, что так нравится русским. Не претендуя на то, чтобы его считали интеллектуалом, Киров был, однако, культурным человеком, любил читать книги, дружил с Горьким. Он был популярен и среди рядовых партийцев, занятых практической работой, и, как Ленина до него, многие, тепло отзываясь о нем, называли его по отчеству «наш Мироныч», а Ленинград — даже городом «Ильича и Мироныча». Киров отличался доступностью — любой мог прийти в Смольный и рассчитывать если не на помощь, то хотя бы на то, что его выслушают8.
В годы первой пятилетки Киров — энергичный и требовательный руководитель, отдавший все свои силы осуществлению планов индустриализации не только в Ленинградской области, но и во всей северной части СССР. Ленинград был крупнейшим центром машиностроения, к Кирову обращались и даже приезжали за советом и помощью партийные работники и директора предприятий со всех концов страны. Он не добивался популярности, но очень многие из советской элиты знали и уважали его. Один из советских биографов Кирова рассказывает о том, как был удивлен замнаркома тяжелой промышленности И.В. Косиор, который, приехав в 1933 г. на Дальний Восток, только и слышал со всех сторон: «Киров, Киров»9.
Несомненно, Киров был человеком твердым по характеру и никому не давал спуску. Отвечая за огромную территорию, куда входила и зона строительства Беломорско-Балтийского канала, он не мог уклониться от сталинских приемов руководства. Приверженцем таких приемов, достойных Петра I, он, однако, отнюдь не был и предпочитал по возможности проявлять сдержанность. Коллективизация в Ленинградской области проводилась без обычной в других местах лихорадочной спешки, и ущерб от нее был намного меньше10. Сам по себе такой подход к коллективизации говорил об отрицательном отношении Кирова к судорожной коллективизации по-сталински и ее последствиям. Киров был человеком уравновешенным в отличие от Сталина, которого он в 1930 г., разговаривая стоварищами-ленинградцами, будто бы назвал «истериком»1 *.
Возможно, Сталину донесли об этом. Во всяком случае, он явно охладел к Кирову. По воспоминаниям Хрущева, который в 1932 г. стал вторым секретарем Московской парторганизации, на одном из заседаний Политбюро подчиненный Кирова доложил об успехах хозяйственного развития Ленинграда и области, позволивших частично отказаться от распределения продуктов и товаров по карточкам. Хрущев, задержавшийся после окончания заседания, невольно стал свидетелем следующей сцены: Киров похвалил доклад, а Сталин отпустил оскорбительное замечание в адрес докладчика. Хрущев пишет, что он был поражен — тогда он еще не избавился от иллюзий относительно партийной морали и ему было трудно поверить, что член партии и ее вождь способен проявлять такое неуважение к другому члену партии12.
Среди членов Политбюро ближайшим единомышленником Кирова был Орджоникидзе. Близкие друзья еще с Гражданской войны, когда они вместе работали на Кавказе, Киров и Орджоникидзе звонили друг другу почти каждый день. Приезжая в Москву, Киров останавливался на квартире Орджоникидзе, и друзьям иногда не хватало ночи, чтобы наговориться13. В начале 30-х годов Орджоникидзе пытался возражать против абсурдного планирования и травли технической интеллигенции14. Часто бывая на объектах промышленного строительства, он лучше кого бы то ни было в Политбюро знал, как страдают рабочие от острой нехватки жилья, и по мере сил стремился способствовать решению жилищной проблемы15.