Сталинградский апокалипсис. Танковая бригада в аду
Шрифт:
Появились простудные заболевания: ангины, катары верхних дыхательных путей. Морозы ослабли, подтаивает. Сильные ветры, мокрый снег, слякоть под ногами — способствуют простудам. В мастерской работают в комбинезонах. Температура около нуля, сквозняки. Народ уже не первой молодости, особенно ремонтники. Водители простуживаются в рейсах. Валенки в слякоть намокают, и кирзовые сапоги промокают, несмотря на солидол и деготь, которыми их смазывают. Просушить их негде.
— Как там наш комиссар? — обратился Костя ко мне.
— Думаю, что все должно кончиться нормально. Взяли сразу на операционный стол.
— Отвоевался. Позавидуешь.
— Не поноси его. Человек же, — заметил я.
— Той тот як его, на своем месте не был человеком. И место оказалось без человека.
— Зато займет себе место потом, что не подступишься. Он-то уж равным с нами не будет. А на остальных плевать будет, как и Михайловский.
— В тайге ничего не изменится. Как охотились на зверя, так останется. Буду соболя и белок бить, и на жизнь хватит, и для души красоты много. И без зависти. Приглашаю в тайгу после войны.
— Смотрите, он уже войну закончил…
Что же случилось с нашим комиссаром? Накануне поздно вечером, кто уже дремал, а кто и спал, послышался шум, и на руках внесли в медпункт Титова. Он так кричал и корчился от боли, что вначале подумал, что был ранен в живот. Свернулся калачиком и катался по полу. От него толком не мог ничего добиться. Все живот, говорил, болит, живот, живот и больше ни слова.
От красноармейцев, которые принесли его, узнал, что шел с разводящим проверять караулы. Внезапно схватился за живот, упал и стал кататься от боли. Подумали, что какая-то шальная пуля попала. Он говорил, что внутри ножом ударило. Я пытался посмотреть живот, но он не мог разогнуться. Наконец удалось положить его на спину. Живот был втянут, напряженный, твердый, как доска, особенно в верхней части. Мелкие капли холодного пота на лице, бледность, частый поверхностный пульс. Острый живот — катастрофа в брюшной полости! Мог быть острый аппендицит или прободение язвы желудка или двенадцатиперстной кишки. Больше за последнее. Нуждался в срочном оперативном лечении.
Попросил Манько готовить машину для эвакуации в госпиталь, а сам пошел доложить командиру роты о необходимости срочно везти на операцию в Плодовитое. На носилках положил его поверх брезента на пол кузова грузовой машины, накрыли одеялами и тут же выехали. Он все время стонал, кричал. Мы шли тихо и часа через два ночью приехали в медсанбат, а там нас переадресовали в хирургический полевой подвижной госпиталь, где сразу же взяли его на операционный стол. Результатов не стали ждать, вернулись к себе в Аксай. Остались без комиссара, хотя и с ним мы были без него.
После ужина состоялся всеобщий импровизированный концерт нашими силами. Федя Бяширов где-то раздобыл гармошку. Иногда пиликал во взводе, но очень неумело. Еще получались какие-то татарские мелодии, и, как понимал, играл он слабо. Сегодня после ужина гармошка попала к Мезенцеву — писарю хозвзвода. Уже знали о его музыкальных способностях. Его упросили поиграть. И можно было это сделать в мастерской среди ремонтировавшихся танков и колесных машин. Играл он самозабвенно и здорово. Вскоре собрался почти весь личный состав роты. Некоторые подключили свои способности, и получился импровизированный концерт. Никто заранее не организовывал его и не планировал. Прозвучало много знакомых мелодий. Как-то потеплело на душе у нас, роднее все стали.
Все чаще шел разговор о необходимости помыть личный состав роты. Недавно меняли белье, но без мытья. Вспомнил, что на днях был разговор о какой-то красильне, недалеко расположенной от нас. Расспросил, где она, и пошел обследовать. В конце параллельной улицы, почти на краю поселка, стояло длинное приземистое здание, сложенное из кизячных блоков. Часть окон были без стекла. Гулял ветер, намело снега. Зашел внутрь и в полумраке осмотрелся. Увидел вмазанные в плиту три котла с остатками краски. Рядом стояли бочки, ведра. У стены скамейки. Плита была целой, и котлы, должно быть, целы, раз держали воду. Значит, есть где греть воду. Понял, что нашел превосходное место для мытья людей, чему очень обрадовался. Вернулся в роту, нашел Николаева, рассказал ему, и он охотно пошел со мной посмотреть это здание. Старшина одобрил мою затею. Пошли сразу же к командиру.
— Никаких помывок пока. Должна подойти техника — много работы предстоит, да и время тревожное — обстановка очень неустойчивая. Некогда отвлекаться.
— Помыться всегда неплохо, а сейчас уже дальше некуда, настолько запущены наши люди. Такого случая может и не представится, — настаивал старшина.
— Пока отставить вашу затею, посмотрим, как будут развиваться события. Держите на заметке эту возможность.
Реакция командира на наши восторги и надежды помыть людей нас не обескуражила. Между собой решили готовить баню. Старшина обещал послать красноармейцев забить окна, убрать, вылить краску из котлов и помыть их. Накололи дров рабочие на кухне. Ждали подходящего момента. Вещевой склад был в нашем расположении в двух машинах. Начальник обозно-вещевой службы и кладовщик стояли у нас на довольствии, и чистое белье получили без затруднений.
С питанием стало скудно. Мало разнообразия. Пшено и сечка какая-то. Кончилась и борщевая заправка. Мяса свежего нет. Пошли супы и каши из одних и тех же круп. Овощи сушеные. На утро была каша из сечки, видно ячневая, и селедка. Очень соленая, затхлая, ржавая. И выбросить жалко, и есть ее уже нельзя. В обед суп ячневый с говяжьей тушенкой, сушеным луком и картофелем, заправленный томатом и растительным маслом. На второе — пшенная каша со следами тушенки.
Рядом варилось что-то в двух кастрюлях. Я спросил, что это варится. Повар Шихалев ответил, что это для начальства. Продолжали готовить для командира и его подручных отдельно разнообразно и из лучших продуктов.
— Что? Покажите.
— Сами и смотрите, если есть право.
— Есть, снимите крышки.
Он раздумывал, смотрел на меня, затем взял тряпку и приоткрыл крышки.
— Что там? — спросил я повторно.
— В большой кастрюле суп из макарон. А там каша. Сами видите — рисовая.
— Почему так много? Человек восемь-десять можно накормить.
— Командир приказал кормить и старшего воентехника Ванина. У него болезнь — язва.
Ванин сейчас занят ремонтом трофейной машины для командира.
— А остальное кому?
— Я не знаю. Спросите у старшины. Мне все равно, и из котла не сдохну. Я маленький человек, выполняю приказы, и нечего до меня цепляться.
Все остается по-прежнему. Командир — хозяин.