Сталинка
Шрифт:
– Ну да, на одних конфетах далеко не уедешь, - деловито кивнул он.
Она оглянулась, ей так хотелось, чтобы по улице шли люди, чтобы пусть и не знакомые, но думали, что идёт семейная пара.
***
Константин проснувшись, лежал, не открывая глаз, ни в силах отойти от ночных воспоминаний и не очень понимая - где он? Металлический скрежет удивил и заставил прийти в себя. Это же они с женой и ребятишками в Красноярске у родственников в гостях. Прислушался, под окном дребезжал
Евдокия, будто каменная статуя, сидела на кухне возле давно остывшей печки. Он, осторожно ступая босыми ногами по холодному крашеному полу, подошёл к кухонному окну, открыл форточку, закурил:
– Светает, - зябко поёжился, - иди, ложись, хоть чуть дремани. На рассвете самый сон.
Она поставила кружку, которую держала в руках, изредка отпивая из неё маленькими глотками:
– Костя, не надо бы Ивану Соловьёву видеть меня.
– Нормальный мужик, - посмотрел на неё, прищурившись, - в чём дело?
– Когда работала на стройке, ну когда японцу обтир дала ноги замотать, он тоже там работал прорабом. А если узнает меня? Помнится, как-то пришлось по работе столкнуться. Что если вспомнит?
– А я-то думаю, что же ты ушла с Петровной на кухню будто спряталась... выходит так и есть. Ну, он весь день на работе, а вечером... ты права, лишний раз на глаза ему лучше не показываться.- Выбросил окурок в печь, захлопнул форточку, обнял её за плечи: - Пошли спать.
– Костя, а главное-то из-за чего мы сюда приехали? Как? Весь вечер на людях, я и спросить не могу.
– Ну, пошурудил я старые связи...
– вздохнул, затянулся папиросой, - опять же я-то им толком ничего рассказать не могу - кто их знает? Столько лет не виделись. Не хотел тебе пока говорить, может, что новое скажут завтра, но, похоже, навряд ли.
Она смотрела на него, сцепив на груди руки.
– Гражданка Резенова до сих пор в розыске. Тело-то твоё не нашли. Значит, закрыть за смертью обвиняемой не могут. Вот и висит в розыске. И значит, в Корсаково - ни ногой.
– Господи, но ведь столько времени прошло?!
– Хм, если преступник в бегах, срок давности приостанавливается.
Она высвободилась из-под его руки, подошла к окну. Серое предрассветное небо смотрело ей в лицо.
– Сколько же я могу рвать свою душу, глядеть в небо, и только так разговаривать со своими детьми? Сколько?
– сдавленно шептала, так и не разжав рук.
– А наши что, не дети?
– Наши при нас! А доченьки, мои доченьки... я их до сих пор во сне маленькими вижу, а годы-то, годы идут!
– из не мигающих глаз одна за другой по блестящим дорожкам катились слёзы.
– Водички дать?- отпил сам из кружки, протянул ей:
– Помнишь, рассказывал, что встретил земляка из Юксеево?
–
– Ну да. Это он про тётю Нюру, мать Геннадия рассказывал.
– Отпил ещё из кружки, смочив пересохшее горло: - Тётя Нюра, мать Геннадия, и моя мама - родные сёстры. Я адрес тёти Нюры у Геннадия взял. Съезжу, может, она что про моих знает? - кашлянул в кулак, откинул назад чёрную, с проседью по вискам, шевелюру.
– Тебе и про сына приходил ответ.
– М... да, только мне от того ответа не легче.
– Хоть знаешь, что жив.
Он молчал и думал, что раз сведения по Артуру Константиновичу Буденкову предоставлены быть не могут, то где же и кем служит его сын?
Провёл рукой по лицу, как бы пытаясь успокоить душевную боль: - Пошли, а то ещё немного и соседи просыпаться начнут, а я в подштанниках.
– Погладил её вздрагивающие плечи: - Знаешь, я тихонько схожу в Корсакво, но без тебя. Всё, не смотри, не смотри на меня так! Сказал без тебя! Понимать должна, и девчонкам не поможешь и этих осиротишь! Узнаю как здоровье, опять же деньжонок передадим, - и повёл её в комнату Кузьминых, пусть хоть немного поспит.
Кое-как улеглись на узенькой кровати, панцирная сетка продавилась будто гамак:
– Ничего, зато ближе друг к другу - улыбнулся ей. А самому вдруг прямо напротив окна воображение нарисовало военного в новеньком белом армейском полушубке. Он набрал воздуха, сжал губы, чтобы не застонать. Мужик всё же...
Это было прошлой зимой. В Черногорке, где тогда располагалась их геологоразведочная партия, он проводил планёрку на своём участке. Дым стоял коромыслом. Дверь приоткрылась и заглянула бухгалтерша, сидевшая в соседнем помещении:
– Константин Александрович, тут вас какой-то военный спрашивает.
Он вышел из кабинета, бросив на ходу:
– Не расходиться, я сейчас!
Посреди комнаты стоял высокий молодой военный, подтянутый, в новеньком белом овчинном полушубке. Шапку со звездой держал в руке, второй свободной, провёл по аккуратно стриженой чёрной шевелюре:
– Вы ко мне?
– ещё не отойдя от пыла планёрки, спросил он.
Военный, молча, кивнул.
– Я сейчас, минуту. Только людей отпущу...
– он шагнул назад в кабинет и почувствовал, как странно и резко заболело сердце.
– Все свободны, - бросил скороговоркой и выскочил в бухгалтерию. Но, военного там уже не было. Как был, раздетый бросился на улицу. От крыльца отъезжала черная "Победа". Подумал, что этот автомобиль ГАЗ-М-20, увозит... его старшего сына. Кинулся следом по заснеженной дороге:
– Артур! А-а-а-р-ур!!!
– Морозный воздух перехватил дыхание, закашлялся, а машина скрылась за поворотом. Не в силах остановиться, так и бежал без шапки, в пиджаке вслед за той машиной.
Догнать! До-о-гнать!!!