Сталинские соколы. Возмездие с небес
Шрифт:
При госпитале находился пожилой крымский татарин, могильщик. Его неприятной обязанностью было захоронение ампутированных конечностей и прочих частей человеческой плоти после операций. Умерших бойцов вывозили куда-то на Северную сторону похоронные команды.
Татарин, его звали Джемиль, был из местных и хорошо знал окрестные тропы. Это был добродушный спокойный мужчина лет шестидесяти. И хотя его недовольство большевиками никак не выражалось, Анна знала, что большинство крымских татар относятся к немцам достаточно лояльно. Годы коммунистической оккупации разрушили привычный уклад их жизни, особенно пострадали религиозные традиции. Я не мог говорить с Джемилем напрямую, и эту опасную миссию взялась
Через несколько дней Анна дала мне тонкий лучик надежды, сообщив, что Джемиль согласился помочь. Татарин выслушал моего ангела молча, не задавая лишних вопросов, только изредка кивая головой. В занятом немецкими частями Бахчисарае у него были родственники, туда он и обещал меня провести. Меня угнетала предстоящая разлука с любимой женщиной, но жажда свободы и жизни брала свое. При всей трагичности и опасности ситуации я смеялся над нашей организацией заговорщиков. большевичка и возможно еврейка совместно с татарином помогала немцу – нацистскому офицеру!
В головах план выглядел просто. Джемиль и я должны были ночью спуститься из госпиталя якобы для захоронения неких останков, после чего попытаться пробраться из крепости по известным ему тропам в сторону Бахчисарая.
Чтобы подозрение не пало на Анну, мы попрощались еще днем. Улучив минуту, когда рядом никого не было, я страстно обнял женщину, прижав к груди и осыпая ее лицо поцелуями.
– Я найду тебя, ангел мой, только береги себя! Война закончится!
Анна смотрела на меня грустными, полными слез глазами.
– Вначале война отняла у меня мужа, теперь тебя!
Мы разошлись для выполнения своих повседневных обязанностей.
Вечером за мной зашел Джемиль. Я хотел взять немного воды, и хоть какой-нибудь провиант, но татарин показал жестом, что все надо оставить. Мы спустились вниз к подножию скалы, миновав не удивившегося караульного, и последовали к месту захоронений. В руках у проводника была лопата, взять вторую он заставил меня. Дойдя до могильника, татарин приказал мне остановиться, а сам начал копать. Что он делает!? Минут через десять старик, а выглядел Джемиль старше своих лет, достал из земли некий сверток. Внутри большого куска овечьей кожи лежала приплюснутая барашковая шапка, короткая овчинная куртка, грубые шаровары и небольшая пастушья сумка с запасом воды и сушеных фруктов. Сказав что-то себе под нос, проводник дал указание сбросить с себя всю одежду, так или иначе выдающую во мне военного.
За неполных полгода плена мой наряд представлял странную смесь немецкого и русского обмундирования, свои кожаные летные сапоги я давно отдал какому-то унтер-офицеру, забравшему их почти силой в обмен на свои.
Джемиль закопал мои обноски, все, кроме сапог и нижнего белья. Теперь, я стал татарином. Но что мне делать в случае допроса – молчать. Как будто угадав причину моего беспокойства, проводник сделал характерный жест. высунул язык и резко провел ладонью поперек и промычал по-коровьи. Буду изображать немого татарина. Как все наивно, впрочем, наивно было оканчивать летную школу и в поисках приключений просится на русский фронт!
Мы двинулись замысловатым маршрутом вдоль балки меж гор. Я шел в полной наружной темноте и таком же душевном неведении следом за Джемилем, полагаясь на смекалку и опыт проводники. Пройдя по балке, поднялись на гору, избегая шоссе, спустились к болоту. Пройдя километра четыре продрогнув в зябком сыром ночном воздухе ранней весны, мы вышли на передовую линию обороны. Так, во всяком случае, понял я, судя по остановившемуся проводнику. Джемиль замер, внимательно вслушиваясь в окружающий мрак. Затем, тронув меня за плечо, дал команду медленно
– Стой! Кто идет?
Уроки Анны не прошли даром, я уже достаточно хорошо понимал русский язык, чтобы перевести эту фразу.
Мы замерли, Джемиль что-то крикнул в ответ, смысл его слов я не разобрал из-за характерного акцента старика.
Побег не получился, сейчас нас задержат, потом подлог раскроется и нас, во всяком случае – меня, уж точно расстреляют. Я совершил безрассудный поступок, мой «ангел-хранитель» далеко и сам подвергается опасности.
В отчаянии я побежал, забыв о Джемиле, о том, что впереди могут быть мины или колючая проволока. Бросился вверх по скату в направлении от голоса часовых. Сзади послышались выстрелы. Я преодолел склон, а, взбежав на вершину, почти скатился вниз, попав в подлесок. Дальше был овраг, едва держась от усталости на ногах, забыв об отдыхе, я брел вдоль балки, цепляясь за колючий кустарник. Шапку я давно потерял, лицо было расцарапано. Вконец выбившись из сил, я упал на дно оврага и, расстегнув сумку, припал к фляжке с водой. Напившись, я стал приходить в себя. Выстрелы стихли, и я не слышал шума преследования. Старика нигде не было, и мне не суждено узнать мотив, толкнувший татарина на содействие. Скрытая ненависть к большевикам, усталость от войны, неверие, что русские удержат крепость и потому – желание помочь будущей власти. Анна говорила, что у Джемиля в Бахчисарае жила родня, возможно, он, подобно мне, просто хотел воссоединения со своими. Я вспомнил о своей спасительнице. Когда вермахт возьмет город, я приложу все усилия, чтобы разыскать Анну и вытащить ее из пекла. Мечты, мечты, сладостные грезы! Я сам еще не был в безопасности.
Решив пролежать в балке до рассвета, я, как мог, укутался в куртку и попытался уснуть, но сон не шел. Я лежал в полудреме, стуча зубами от холода и вздрагивая от каждого ночного шороха. Неожиданно из плотно укутанного облачностью неба послышалось тревожное курлыканье. Журавли возвращались на север и, не видя друг друга в плотной облачности, обменивались звуковыми сигналами, возможно, они кричали. «я здесь, я здесь». Полгода назад, когда птицы уходили на юг, я попал в плен, в их появлении над собой я увидел символ – знак своего возвращения. Я еще долго думал о хитросплетениях человеческой судьбы, пытаясь осмыслить прошедшее. Под утро усталость взяла свое, и я выключился на короткое время.
Светало, я грыз сухофрукты, запивая их остатками воды, и обдумывал план действий.
Определив направление, я выполз из оврага по крутому склону, пригибаясь и прячась за кустарником, медленно пошел на восток.
Удивительно, то ли проводник хорошо знающий местность выбрал правильный маршрут, то ли спасительный покров моего «ангела» хранил меня, но я не встретил никаких укреплений или постов. Судя по всему, оборону русских мы миновали еще с Джемилем, и сейчас я шел по «ничейной» территории – это внушало некоторую надежду, план почти удался.
Встало весеннее солнце, потеплело. Я шел уже несколько часов без капли воды и понятия не имел – куда направляюсь. Унылое мартовское светило скрылось за тучами, поднялся ветер. Наконец, сдуваемый порывами, я вышел на вершину холма, откуда открылся вид на небольшую деревню. Обойти ее – значит сделать многокилометровый крюк, и какой смысл, надо было рискнуть. Даже если в деревни нет немцев или румын, солдат противника там точно не должно быть. «Пан или пропал», у каждого в жизни есть свой маленький Рубикон! С опаской я пошел вниз и, войдя в деревню, постучал в ближайший дом. Навстречу вышел пожилой, старше Джемиля, татарин со своей хозяйкой. Остатки моей национальной одежды ввели их в заблуждение и дед, увидев своего земляка, что-то спросил.