Сталинский диптих
Шрифт:
Так, куда я ключи засунул? Пока шарю по сумке, на лестничную площадку выглядывает сосед…
— О! Так ты не уехал? Опять тут жить будешь? — зевая, бросил он странную фразу и сразу скрылся за дверью.
Что значит — «не уехал»? Уехал и уже вернулся. И да — буду жить. А почему «опять»? Бухой?
Найдя, наконец, ключ и став искать замочную скважину, я понял, что сосед, скорее всего, вполне трезвый — вставить ключ в замочную скважину я не могу! Что это может быть? В замке воткнут ключ с другой стороны, то есть в квартире кто-то есть! А вот щас
Меня ограбили, но вор устал и лёг спать, как в том фильме? Или внутри Ленка? Только у неё есть ключ от моей квартиры. Она обещала поливать цветы, которые сама же и притащила ко мне в хату. Как я ни отказывался от этой зелени в разнокалиберных горшках — дешевле оказалось сдаться на милость победительницы. Цветы ей, видите ли, выбрасывать жалко, а у ребёнка на них аллергия! Может, даже и не врёт.
Да, непохоже, что ключ там торчит. Черт… темно как у… сами знаете где. Замок сломан, наверное! Хулиганы или недоброжелатели? Вряд ли. А вот чудо-девочка — жена моего друга и моя подружка вполне могла своими кривыми ручонками его испортить! Коза!
Короче, надо идти к Ленке и Илье домой. Последний должен был прилететь в Красноярск ещё в субботу. Пусть расскажут, что случилось с моим замком. Чёрт, так ничего не успею. Ещё и сумки эти с собой таскать… Может, соседу оставить? Ведь если заявиться с сумками к Ленке, то она сразу полезет смотреть их содержимое в поисках подарков. А это — минимум полчаса, пока себе нужный не выберет. А я ещё хотел в гараж заскочить — машину забрать…
— Это кто там шурудит замком? Я сейчас милицию вызову! У меня и телефон имеется! — вдруг раздался за дверью моей квартиры старушечий голосок. Причём абсолютно мне незнакомый.
Козе понятно, что имеется — сам его и ставил.
Так-с, что имеем: какая-то бабуля, по голосу — совсем древняя, засела в моей квартире. И ведёт себя, надо сказать, нагло. Значит, скорее всего, сидит там на законных основаниях.
Чёрт, не сходится. Позвонить бы соседу — но он, судя по своей реплике, сам толком не в курсе. Знает только, что там кто-то другой живёт.
— Ну, видел я троих. Бабка такая… НКВДшного вида — врала, что у Берии работала. Потом женщина с пацаном, лет двух, наверное. Но эти недавно там живут, меньше недели… Я думал, ты обменялся с кем-то. Даже обиделся, что не простился по-человечески, — Леонид тоже собирается на работу, и половина его морды — в пене, вторая — уже чисто выбрита.
— Молодая женщина? — зачем-то уточняю я.
— Молодая. Красивая: ноги длинные, а грудь…
— Лёш, ты с кем там? Какая ещё грудь? — раздаётся из глубины квартиры голос Евгешки — жены любителя длинных ног.
— Толик тут… Спрашиваю у него, как грудь качать. Ну всё, потом, потом! — едва не пойманный на горячем Лёнька закрыл дверь, даже не дав мне поставить свои сумки!
Хотел уже опять звонить, но неожиданно дверь моей квартирки открылась и длинные ноги, о которых говорил сосед, едва прикрытые коротким халатиком, вышли в коридор. В лицо мне тут же ударил свет фонарика.
— Кто вы? Зачем в квартиру пытались попасть? — голосок нежный, и вроде как знакомый. А вот грудь не разглядеть из-за фонарика.
— Свет выруби, пожалуйста, или в глаза не свети. Зачем хотел попасть? Да помыться, побриться, в туалет сходить, потом позавтракать и на работу… А вы что подумали?
— Толя, это ты, что ли? Ох, и вырос! Не узнала! — обрадовались мне ноги, и, надеюсь, всё остальное.
Я, наконец, понял по голосу, кто у меня гостит. Это Катя! Массажистка из профилактория, что в одном здании с зональной школой, где я учился. Ну, было тогда у меня с девушкой… недолго. В восемьдесят пятом она уехала и поступила в мединститут в Москве. С тех пор не виделись ни разу.
А Катя красотка стала! Злость от того, что кто-то у меня живёт, тут же пропала.
— Я когда приехала на практику в нашу БСМП, мне сразу комнату в общежитии не дали, — рассказывает свою историю Катя. — Случайно встретилась с Леной на улице — она и предложила временно у тебя пожить. Ключ дала. Сказала, ты не будешь против. Только велела поливать цветы. У неё, бедной, аллергия на них, оказывается, а она вынуждена ходить и поливает твои цветы!
Ну, ясно — Ленка знала, что у нас с Катей были отношения… Ну и, поскольку душа у неё добрая, помогла знакомой. За мой счёт, конечно. Но я не в обиде. Кате сейчас… двадцать восемь? Двадцать девять? В самом соку, короче! И Марты пока нет…
Вот только если той кто ляпнет? Тот же Леонид?.. Ничего, пристрою я Катю. А цветы вообще выкину к чертям! Ишь ты — «мои» они, оказывается… И ведь уже разыграла сцену: мол, Штыба-гад заставил женщину с аллергией поливать свои цветы!
— Сегодня же выкину, — кровожадно прошипел я, имея в виду, конечно, цветы.
— Толя, ты чего?.. Это из-за того, что я тебе не писала? — неправильно поняла меня Катя, и её голос задрожал от обиды.
— Да я не про тебя! — морщусь я. — Дай, хоть домой зайду.
— Баб, ты оделась? — кричит в комнату Катя и отступает в сторону, впуская меня внутрь. — Ну, слава богу, а то я боялась, что ты против будешь.
— Не буду. И с жильём помогу. Ты надолго к нам?
— Ма-а-а-м, это кто? Мой папа? — раздался вдруг тоненький голосок.
Вглядываюсь в полумрак прихожей. Пацаненок — светловолосый, курносый, в руках машинка с обломанным колесом.
Э… секс с Катей был летом 85-го, вроде. А ребенку сколько?
— Сколько тебе лет, мужчина? — спрашиваю ласково, присаживаясь на корточки, чтобы не пугать его своими размерами.
Сейчас красивые Катины ноги меня совсем не интересовали, и халатик свой она одергивает совершенно зря.
— Тли! — радостно выпалил малыш.
Да чтоб тебя!
— Почти три, — засмеялась Катюша, а я лихорадочно принялся высчитывать, сколько прошло времени с августа восемьдесят пятого с учетом полагающихся девяти месяцев до рождения…
Конец ознакомительного фрагмента.