Сталинский террор в Сибири. 1928-1941

Папков С. А.

Для подготовки устранения кадров, превратившихся в политический балласт, осенью 1938 года в Сибирь прибыл Шкирятов. Его визит проходил в обстановке повышенной секретности. В Новосибирске сталинский эмиссар ознакомился с материалами областной прокуратуры и побывал в областном управлении НКВД. Здесь он рассмотрел несколько дел, а затем провел ряд личных бесед с сотрудниками[ПАНО, ф. 4, оп. 34, д. 76, л. 9.]. Начальник УНКВД Мальцев, почувствовав опасность, попытался застраховаться: перед приходом Шкирятова он собрал своих подчиненных и приказал помалкивать о «несвойственных методах следствия». Но, как выяснилось, «методы»

никого всерьез не интересовали.

Шумиха была поднята главным образом вокруг фактов «провокационной работы» прокуратуры и «извращений в партийно-политической работе».

2 ноября 1938 года ЦК и Совнарком СССР приняли постановление «Об ошибках руководства Новосибирской областной партийной организации», в котором обком ВКП(б) во главе с И.И. Алексеевым обвинялся в том, что область не смогла вовремя собрать урожай, а сами партийные руководители «встали на путь массовых огульных арестов колхозно-советского актива»^{413}.

Алексеев был снят со своего поста, арестован, а затем расстрелян. Его преемником стал Геннадий Борков.

В ноябре местные партийные комитеты и управления НКВД получили постановление Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) от 17 ноября 1938 г., которое официально объявляло об очередном политическом кульбите Сталина. Постановление носило название: «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия». Как и другие документы, рассчитанные на партийных функционеров, оно содержало два традиционных положения: подчеркивалась «правильность» «генеральной линии» Политбюро и осуждались «неправильные» способы ее осуществления исполнителями.

Постановление заявляло, что борьба с врагами народа не закончена и, следовательно, должна продолжаться.

Основная часть документа содержала критику «недостатков» в работе НКВД и прокуратуры. Говорилось, что «работники НКВД совершенно забросили агентурно-осведомительную работу, предпочитая действовать более упрощенными способами, путем практики массовых арестов». Осуждался «глубоко укоренившийся упрощенный порядок расследования», основанный на признаниях самого обвиняемого. И наконец, провозглашались новые методы карательной политики: запрещались массовые операции по арестам и выселению граждан, объявлялось о ликвидации судебных троек, созданных в порядке особых приказов НКВД СССР, а также троек при областных, краевых и республиканских управлениях милиции^{414}.

Таким образом, партия очередной раз исправляла «перегибы» и «отдельные недостатки», принципиально ничего не меняя.

На собрании работников НКВД новый секретарь Новосибирского обкома Г.А. Борков разъяснял смысл постановления ЦК и СНК СССР:

«…будет совершенно неправильно понимать это решение, как решение, которое должно ослабить наш аппарат, внимание органов НКВД и судебно-следственного аппарата в вопросах борьбы с контрреволюционными и иными преступлениями. Безусловно, если кто так понимает, — это неправильно.

Решение Центрального Комитета партии обязывает нас умножить нашу большевистскую бдительность, усилить борьбу с врагами народа… разоблачительная работа, выкорчевывание вражеских остатков должно продолжаться еще более напряженно, с еще более нарастающими темпами, но должно продолжаться иными методами, методами, которые записаны в Сталинской Конституции…»^{415}.

Борков

угадывал лишь основное направление политики Сталина, но он не мог знать кому готовилась роль жертвы на этот раз.

Между тем, изменения в карательной машине вновь начинали принимать драматический характер. После устранения Ежова с поста наркома внутренних дел и появления на его месте Берии, старый аппарат НКВД фактически был обречен. В течение ближайших месяцев его ожидала кровавая чистка, которая должна была продемонстрировать готовность режима вернуться к «революционной законности». Партии давали понять, что руководство страны, борясь с врагами и вредителями, решительно ликвидирует «извращения карательной политики». Оно вскрывает недостатки и наказывает виновников «необоснованных репрессий».

Обсуждение Постановления ЦК и СНК от 17 ноября вызвало в среде «чекистов» настоящую панику. Аресты в НКВД в ежовский период были страшны, но они не шли ни в какое сравнение с новыми веяниями. Тогда говорили лишь об отдельных «перегибах» и «предательствах», прибегая к арестам избирательно. Теперь признавалась негодной как бы вся прежняя методика НКВД. Все переворачивалось и приобретало обратный смысл: то, что раньше именовалось «большевистским», стало «небольшевистским», «партийное» — «непартайным». Многие «чекисты-орденоносцы» объявлялись провокаторами и врагами, проникшими в органы НКВД с целью их дискредитации.

В середине декабря 1938 года была отменена августовская директива об упрощенном ведении следствия и восстановлено действие уголовно-процессуального кодекса^{416}.

Затем без широкой огласки на свет извлекли несколько «контрреволюционных дел», выходящих за рамки «советской карательной политики», чтобы дать наглядный пример исправления «ошибок». В Новосибирском обкоме ВКП(б) было рассмотрено дело об аресте 17 подростков, арестованных работниками Ленинск-Кузнецкого горотдела НКВД по обвинению в террористической деятельности. Расследование установило, что подростки, 14 из которых были несовершеннолетними, попали за решетку по приказу Горбача и Мальцева в апреле 1938 года. К ним применили пытки и заставили признать себя завербованными в «фашистскую организацию». Выяснилось также, что как только дело было переправлено из Ленинск-Кузнецка в Новосибирск, в управление НКВД, к Пастаногову, «организация» увеличилась до 160 человек. Через 13–17 дней часть подростков отпустили, но 8 человек продержали под арестом около 8-ми месяцев. Самые младшие «террористы» были в возрасте 12–13 лет^{417}.

Дело этой «молодежной организации» послужило началом кампании бурных раскаяний и разоблачений. Последовали вызовы в обком партии, создание различных комиссий, среди самих сотрудников НКВД поползли зловещие слухи о предстоящей ответственности за «искривления в следствии».

В январе 1939 года И.А. Мальцев был вызван в Москву и арестован. Ему предъявили обвинение в фальсификации дел, производстве необоснованных арестов и применении незаконных методов следствия. В мае 1940 года Военная коллегия Верховного суда СССР вынесла ему приговор — 8 лет исправительно-трудовых лагерей. Спустя несколько месяцев Мальцев, находясь в заключении, умер при не вполне ясных обстоятельствах^{418}.