Сталкер времени. Либерея
Шрифт:
Выслушав толмача, которого звали Григорий, Василий переменился в лице, внимательно посмотрел на Максима и резко встал из-за стола.
«Он, кажется, понял, что я не тот, за кого себя выдаю, – пронеслось в голове Клинга, – надо действовать… – Максим вплотную подошел к Василию и дал ему мысленную установку. – Я Брендон – тот самый англичанин, что вчера передал тебе письмо от нашей Королевы Елизаветы».
Через секунду Василий заулыбался, его лицо приняло благодушный вид, и он сказал:
– Да, да я помню. Письмо от твоей Королевы Царь уже прочел. Иван Васильевич разрешил тебе начать его
Толмач с небольшими ошибками перевел слова Василия на английский, но это было не важно, Максим и без него все прекрасно понял, и когда тот закончил, сказал:
– Хорошо, завтра в полдень я буду здесь.
***
На следующий день Григорий привел Максима в царские покои в Теремном дворце Московского Кремля. Рядом с кроватью Ивана Васильевича стояли четыре стрельца в парадных кафтанах с декоративными золотыми алебардами и два сановитых, убеленных сединами боярина. Клинг внимательно посмотрел на Ивана: перед ним в постели лежал не страшный тиран, как впоследствии описывали его правление историки, а немощный старик, от тела которого исходил неприятный запах. Последние несколько лет Царь болел и не мог передвигаться самостоятельно, его носили на специальных носилках, хотя ему и было всего пятьдесят два года, по современным меркам совсем немного.
– Государь, вот, – сказал толмач Ивану Грозному, – это и есть тот самый лекарь, которого прислала к нам английская Королева, – Григорий показал на Максима.
– Ишь ты, как вырядился, как петух, – недовольно произнес Грозный, ему не понравился яркий красный цвет костюма Максима. – Это не переводи, – сказал Царь Григорию, – Королева Елизавета пишет мне, что ты искусный лекарь и вылечишь меня, – добавил Грозный и улыбнулся.
Толмач перевел последние слова Царя. Выслушав перевод, Максим низко поклонился.
– Ну, показывай свое уменье, – сказал Иван Грозный.
Максим дождался перевода, опять поклонился, поставил футляр с медицинскими принадлежностями Брендона, который до этого все время держал в руке, на небольшую тумбу рядом с кроватью и раскрыл его. Потом взял Царя за правое запястье, чтобы определить качество пульса, но считать его вслух не стал. До начала восемнадцатого века этого не делал ни один врач. Пульс у Государя был слабый и, чтобы начать лечение, Максим погрузил Ивана Васильевича в гипнотический сон, затем подошел к Григорию и сказал ему по-английски:
– Все должны выйти из спальни, я сейчас начну изгонять болезнь из Государя и не хочу, чтобы она после того, как уйдет из тела Царя, вселилась в кого-нибудь из вас, – Максим показал на всех, присутствующих в спальне.
Толмач перевел слова Клинга. Бояре понимающе покачали головами, перекрестились и вышли, за ними последовали стрельцы и Григорий.
После того, как Максим остался один, он тщательно просканировал ладонями тело Грозного от ступней до головы. Результаты были неутешительными. В организме Царя содержалось очень большое количество ртути и мышьяка. Все говорило о том, что Ивана Четвертого очень долго и изощренно травили. Хотя его организм отчаянно
«К сожалению, я ничего не смогу изменить, – подумал Максим. – Государю необходима комплексная регенерация всех органов, но для этого я должен отправить его в наше время. Но я не имею на это права, это может полностью изменить историю моей страны. Единственное, что я могу сделать, это на время облегчить страдания этого человека».
Клинг сконцентрировался и стал медленно водить ладонями в области ног Царя. Примерно через пятнадцать минут над телом Ивана Грозного возникла желтая дымка, которая на несколько секунд повисла над ним. Максим быстро приоткрыл небольшое оконце в спальне, желтый «туман» медленно вылетел на улицу. Уставший Клинг присел на край царской кровати, посмотрел на Грозного и негромко произнес:
– Это только начало, завтра мы продолжим…
Просидев так несколько минут и полностью восстановившись, Максим крикнул с нарочито английским акцентом:
– Григорий!
И почти сразу в спальню вошел толмач, а с ним бояре и стрельцы. Через пару минут Царь открыл глаза, его лицо выражало легкое недоумение и восторг. Иван Васильевич скинул с себя одеяло и присел на край кровати, там, где до этого сидел Максим, и через несколько секунд самостоятельно встал и подошел к окну. Бояре и Григорий перекрестились, они не ожидали такого эффекта, ведь Царь не ходил уже несколько лет. Клингу показалось, что бояре не то, чтобы потрясены, а еще и немного расстроены, что Государь встал. Иван Васильевич повернулся к Максиму и очень бодрым голосом произнес:
– Кудесник, Божий кудесник!
Толмач не знал, как это перевести на английский, поэтому молчал и бессмысленно хлопал глазами. Максим все понял и без перевода. Царь подошел к резному двухъярусному шкафу, открыл дверцу и что-то достал из него – это были золотые монеты. Грозный протянул их Максиму.
– Государь, благодарю, но я еще не закончил. Ваше лечение продлится еще несколько дней.
Толмач перевел Царю слова Максима.
– Возьми, – настаивал Грозный, – когда закончишь, получишь в пять раз больше.
Максим взял деньги, поклонился, закрыл футляр с медицинскими принадлежностями и вместе с Григорием вышел из спальни.
– Завтра я зайду к тебе на Английский двор около полудня, – сказал толмач.
– Хорошо, – ответил Максим.
***
Вскоре спальню Царя покинули и два боярина, которые своими глазами видели начало великого исцеления Государя. Это были Борис Бутурлин и Богдан Воротынский. Когда они вышли из Теремного дворца, Бутурлин спросил Воротынского:
– Что скажешь, Богдан? А если этот нехристь английский вылечит Царя? Мы с тобой надеялись, что месяца через полтора он отдаст свою грешную душу Господу, а он раз – и встал…
– Да, дела, – ответил Воротынский, – мне этот красный бес страсть, как не понравился. А если он раз и…
– Тише, я тоже об этом подумал, – прошептал Бутурлин.
– Интересно, где он остановился в Москве?
– Ясно, где. На Английском дворе. У меня на примете есть два лихих мужичка, и всю эту, скажем, оказию… Ты понимаешь, о чем я?