Стальная акула. Немецкая субмарина и ее команда в годы войны. 1939-1945
Шрифт:
— Тени по курсу два-четыре-ноль, — у всех по спине забегали мурашки.
— Ну что ж, пошли, — сказал Ланген, обнажив зубы.
Первая вахта поднялась на мостик, а третья спустилась вниз. Секундой позже на мостике появился командир.
Тени двигались в секторе обзора, за который отвечал Тайхман. Трудно было различить, что это за корабли — расстояние до них составляло 4 километра. Конвой походил на ряд перекрывавших друг друга брикетов. Различить корабли удавалось только по цвету — они были темнее ночного моря.
— Всем занять боевые посты, — крикнул командир в рубку.
— Моторный отсек к бою готов.
— Дизельный отсек к бою готов.
— Центральный пост к бою готов.
Через 30 секунд после команды Лютке инженер-механик доложил на мостик, что внизу все к бою готово.
Через несколько секунд старпом доложил:
— Торпеды к бою готовы.
От командира поступила новая серия приказов:
— Полный вперед; фланговая атака, курс один-два-ноль. Приготовить торпедные аппараты с первого по пятый для стрельбы. Радистам — передать командованию радиограмму: «Конвой обнаружен, курс два-один-ноль, скорость восемь узлов. Атакую». Старшему квартирмейстеру — запросить пеленг цели.
Далее события развивались в такой же последовательности, как и во время многочисленных предыдущих боев и учений. Каждый член экипажа отлично знал, что ему надо делать, и выполнял свои обязанности спокойно и точно, как будто это было самым естественным делом на свете. Каждый делал свою работу.
Лодка летела вперед. Ленивый кит в одно мгновение превратился в сложную, мощную военную машину, которая словно нож разрезала волны. Вахтенные на мостике сразу почувствовали перемену — ветер засвистел громче, на стекла биноклей полетела водная пыль, а под ногами задрожала палуба. Дизели работали как сумасшедшие.
— Если будем и дальше идти с такой скоростью, то машины вылетят на палубу, — сказал квартирмейстер.
У носа лодки вырос высокий бурун, пена на нем стала светлее, и вся передняя часть субмарины поднялась вверх. Все это порождало у моряков чувство, что их не остановит даже знание того, что на каждом шагу поджидает смерть, и кому-то из них, быть может, суждено погибнуть в бою. Командир приказал идти прямо на цель, и внизу этот приказ передали по отсекам. Через несколько минут старпом доложил:
— Вижу цель!
И командир отдал приказ:
— Огонь — по усмотрению вахтенного начальника!
Сердца вахтенных на мостике стучали, словно молоты; глаза вглядывались в ночную тьму, дыхание стало прерывистым — вдохи глубже, чем выдохи, — а в те мгновения, когда казалось, что противник их заметил, они вообще переставали дышать, и по их спинам пробегала дрожь. С каждой секундой напряжение росло. Подводники ощущали необычную силу, способную превзойти все привычные пределы, сметающую все обыденные привычки, все мелкие страхи, все желания и ощущения повседневной жизни. Им казалось, что они вдруг проснулись и живут теперь настоящей жизнью, более высокой, сильной и полной.
— Отбой атаки! — дал команду Лютке. — В отсеках — оставить боевые посты. Вахтенным на мостике продолжать наблюдение.
Конвой шел противолодочным зигзагом.
Вахтенные выругались. Стоя у прицела, старпом отпустил ругательство и произнес:
— Эх, ну что им стоило задержаться на двадцать секунд — нет, взяли и повернули!
— Они услышали шум наших дизелей, и это им не понравилось, — предположил Тайхман.
— Я не спрашивал вашего мнения, — заявил командир, и все замолчали.
Подлодка снова пошла вперед. Светало. Надо было торопиться — когда тьма рассеется, атаковать в надводном положении станет невозможно.
Чтобы изменить курс, суда конвоя снизили скорость, и субмарина быстро заняла новое место для атаки. Незадолго до 6:00 капитан снова объявил боевую тревогу, но тут на мостике появился инженер-механик с кофейником, от которого исходил восхитительный аромат горячего кофе.
— Хотите? — спросил он.
— О чем это вы? — спросил командир.
— Хотите кофе, господин капитан-лейтенант?
— Я бы выпил чашечку, — сказал Тайхман.
— Я объявил боевую тревогу, а не перерыв на обед, — в ярости произнес командир.
Но Тайхман все-таки получил свой кофе. Ланген молча налил чашку и протянул ему. Потом он исчез. Снизу раздался его голос:
— Командиру! Лодка к бою готова.
Тем временем море разыгралось. На коротких волнах заплясали белые барашки; ветер дул в нос лодке. Бинокли передних сигнальщиков стало заливать водой, и их приходилось передавать в рубку, чтобы там их протирали. Опасность быть обнаруженными сразу же возросла, ибо сигнальщики на военных кораблях, сопровождавших конвой, стояли в укрытии — стекла их биноклей были сухими и чистыми.
Пока были видны только эсминец и три корвета. Корветы шли во главе конвоя. Эсминец ходил вокруг него кругами, словно овчарка, пасущая стадо.
Субмарина взяла курс на конвой.
— Нельзя подходить слишком близко, — сказал командир старпому. — Светает очень быстро.
— Так точно, господин капитан-лейтенант.
— Эй, вы там, наверху, если хотите горячего кофе, то поторопитесь, — крикнул снизу Ланген.
— Это что еще за «эй»? Вы можете кричать «эй» своей теще. За четыре года службы на этой лодке я не встречал еще более штатского человека, чем вы. Эдак вы еще начнете обращаться ко мне «йо-хо», когда захотите что-нибудь спросить! — прокричал командир в рубку.
Впрочем, он только делал вид, что сердится; невозмутимость Лангена поразила даже его.
— Я обращался не к вам одному, господин капитан-лейтенант. Если вы не хотите кофе, мы его сами выпьем.
И снова им не удалось сделать залп. Суда конвоя прибавили скорость, а к тому времени, когда в торпедный аппарат стрельбы были внесены поправки, пеленг цели превысил 140 градусов, и ее удаление возросло.
— Отбой боевой тревоги. Подойдем снова и ударим в подводном положении, — сказал командир.