Стальная метель
Шрифт:
— Не узнавал, — сказал Холк. — Где-нибудь на постоялых дворах. А что?
— Могут обвинить меня в краже коней. Если застанут за игрой.
— Я буду рядом, — сказал Холк. — Объясню, что и как.
Он сгрёб остаток денег в горсть и позвал Никодима.
Никодим принял деньги не считая.
— Остальное завтра, — сказал Холк.
Никодим кивнул.
— Прошу к ужину, — сказал он.
Ний встал не просто поздно, а очень поздно. Он уже забыл, каково это — спать на настоящем ложе под настоящей крышей после ужина и тёплой ванны. Его ждала чистая простая алпанская одежда — шерстяные штаны и рубаха с затягивающейся
Не строй планы, тут же оборвал он себя, это не к добру. Ангра Маинью подслушивает тебя…
Шея чесалась, он потрогал. На месте надоевшей уже коросты была тонкая новая кожица.
Ну, хоть это хорошо…
Он сел на пол, положив на колени руки, и постарался расслабиться. Во сне происходило что-то важное, и сейчас надо постараться вспомнить, что именно.
…он снова шёл по ряду златокузнецов, шёл быстро, уверенно и зло, и не видел, но чувствовал, что остальные с трудом поспевают за ним, факел в руке, пропитанный каменным маслом, горел чадно, с него срывались огненные капли, ломайте ворота, кричал кто-то, в ворота ударили бревном, они распахнулись, от удара дубины упала собака, чьи-то искажённые яростью лица и чьи-то лица, искажённые страхом, слюдяные окна разлетаются в мелкие дребезги, в доме вспыхивает пока ещё ленивое пламя, мелькают деревья, чьи-то спины впереди, а потом он начинает видеть всё происходящее сверху, да, он сидит на дереве, обхватив ствол, а внизу мечутся люди и тени, а из окон языки огня, и на стенах остаётся жирная копоть, и вот утро, и никого, и только пахнет горелым мясом, страшно пахнет горелым мясом, горелым мясом…
Ний открыл глаза, прогоняя видение. Его трясло.
Он вышел в общую комнату. За низким писарским столиком сгорбился Холк и тщательно выводил тростниковым стилом мелкие знаки на клочке шёлка. Увидев Ния, он молча кивнул и вернулся к своему занятию. Потом оторвался от письма.
— Что-то случилось?
— Где?
— С тобой. У тебя перевёрнутое лицо.
— Да не знаю… — пробормотал Ний. — Вчера попробовал найти дом, где жил. А его нет. То есть дом есть, нет хозяина…
— И что?
— Очень давно нет. Тридцать лет или больше… В общем, не нравится мне это.
Холк помолчал.
— Пойдём поедим, — сказал он наконец. — Никодима сегодня долго не будет.
— Ты говорил, тебе надо написать какое-то письмо по-гречески?
— Уже не надо. Всё переменилось… Всё стало яснее — и уже совершенно непонятно, что делать дальше. Впрочем, это только моя забота.
Они перекусили холодным мясом с лепёшками и выпили по чаше горячего вина. Тяжёлые мысли о прошлом на время оставили Ния в покое. Он снова вернулся в своё ложе и долго лежал, накапливая негу в запас.
Когда пришёл назначенный час, он оделся так, чтобы можно было не возвращаться. На всякий случай. Сунул тяжёлый кошель за пазуху и, взяв коня в повод, пошёл к игорному дому. Холк уже был там — притворялся, что увлечён шатрангом.
Через несколько лепт появился и соперник Ния
Зрители, зная о вчерашнем, живо делали ставки на игроков. Ний догадывался, что скоро и Холк подойдёт сюда с этой же целью.
Игра поначалу у Ния не задалась, кости падали неудачно. Но где-то к середине партии он догнал соперника, потом немного обогнал — а потом снова пошли падать единицы и двойки. Ний проиграл (публика заворчала), сдвинул проигрыш победителю и выложил двадцать монет. Соперник ответил.
Эту партию Ний выиграл без труда — теперь ему везло при бросках; противник ворчал на кости, дул на них, но ничего не помогало. Ний построил свой «дом», когда у того ещё четыре зары были в пути.
Расставили по новой, соперник положил тридцать монет, Ний тоже положил тридцать, но потом сделал движение, как будто двигает ещё десять, и посмотрел вопросительно. Соперник кивнул и увеличил до сорока.
Эта партия шла неровно, вперёд вырывался то один, то другой, потом долго казалось, что Ний отстаёт — но он сумел выстроить «длинную лестницу» и закончил «дом» тогда, когда зара противника была на одно поле от цели. Публика восхищённо загудела.
— Хватит? — спросил Ний.
— Отыгрываюсь, — глухо прорычал противник.
Он не глядя протянул руку назад, и слуга вложил в неё ещё один кошель.
Ний вздохнул.
Сказать прямо, он очень устал. Голова гудела, над правым глазом будто упорная маленькая птичка долбила клювом в череп изнутри, пытаясь вырваться…
— Хорошо, — сказал он. — Но последнюю. И давай немного передохнём.
Ему тут же поднесли разведённого мёда с розовыми лепестками. Он залпом отпил полчаши — полегчало. Потом мелкими глотками допил до дна. Чашу принял Холк, чуть заметно кивнул.
Ага, подумал Ний. Опять, наверное, сома. Это хорошо…
И правда, очень быстро в голове прояснилось — словно живущий внутри него человек поднялся на высокую гору и вдохнул полной грудью холодный разрежённый воздух. Сердце застучало чуть быстрее, и немного пересохло во рту. И вокруг стало чуть светлее, цвета одежд сделались ярче, чётче рисунок узоров, сильнее запахи, разборчивее голоса…
— Приступим? — спросил противник.
Ний кивнул и принялся расставлять зары.
Эту партию он выиграл легко, хотя кости выбрасывали по большей части средние значения. Лишь один раз он сделал ошибку, подставившись противнику и позволив ему провести свою зару по «длинной дороге» на целых двадцать шесть клеток. Но тут же сообразил, как обратить это себе на пользу и создать для противника труднопроходимый барьер. В результате он опять закончил постройку «дома», когда ещё четыре зары противника были в пути…
Зрители восхищённо цокали языками и передавали из рук в руки свои выигрыши и проигрыши.
— Держи, — сказал Ний Холку, отдавая оба кошеля. — Я не донесу…
Ноги правда ослабли.
На выходе их ждали — четверо городских стражей и смуглолицый купец, весь какой-то искривлённый, наверное, поломанный и неправильно сросшийся.
— Вот он, — сказал купец, показывая трёхпалой рукой на Ния. — Этот человек похитил у меня весной в Алпане ездовую жар-птицу! У меня есть трое свидетелей, которые его опознают!