Стальной прыжок
Шрифт:
– Не стоит. Лучше ответьте на два вопроса.
– А все-таки я расскажу. Как вы, вероятно, помните, несколько лет назад служба безопасности была распущена. Она настолько себя скомпрометировала как внутри страны, так и за ее пределами, что власти сочли за благо ее распустить. Служащих уволили —кого совсем, кого в отставку, а секретные архивы сожгли. Официально задача шпионажа была возложена на военное министерство.
Йенсен нетерпеливо забарабанил пальцами по блокноту. А больной продолжал:
– Правда, военные тоже сумели натворить массу глупостей. Так, например, они посылали самолеты
Йенсен бесстрастно смотрел в окно. Снег прекратился, снова пошел мелкий дождь.
– И тогда необходимость решили выдать за благородный поступок – всеми презираемую службу безопасности упразднили, а составленные с таким трудом секретные документы сожгли. Но перед тем как сжечь архивы, а помещения, в которых они хранились, переоборудовать в залы пинг-понга, все списки аккуратнейшим образом сфотографировали и отослали в Министерство юстиции, где они были поручены заботам мелких чиновников. Видите, как все просто!
– Что странного вы заметили в поведении жены вашего друга?—прервал Йенсен его тираду.
Выражение липа больного изменилось. Кинув на Йенсена взгляд, полный боли, он коротко бросил:
– Она умерла.
– Именно это вы имели в виду?
– Нет. Я упомянул о ней в качестве примера. Люди будто взбесились. И это относится не только к тем, кто бросал в нас камнями и бутылками, давил машинами детские коляски или в истерике нападал на нас, как директор банка и его выжившая из ума жена, но и к тем, кого мы знали и с кем были связаны по работе или союзу. Жена моего друга… она внезапно стала вести себя очень странно.
– То есть?
– Чтобы вам стало понятнее, я попытаюсь рассказать о ней подробнее. Я знал ее и ее мужа очень хорошо, почти так же, как самого себя.
Он наморщил лоб.
– Это была спокойная, разумная женщина. Разве только излишне застенчивая, но это, видимо, объяснялось тем, что ее характеру совершенно не свойственна импульсивность. Она всегда долго взвешивала, прежде чем решалась на какой-нибудь поступок, и это ее качество очень всем нам помогало. Благодаря своей выдержке и хладнокровию она сумела удержаться в Министерстве юстиции. Ей казалось, что когда-нибудь нам это пригодится.
– Я попросил бы вас ближе к делу.
– Если вы не узнаете всех сопутствующих обстоятельств, вам трудно будет понять суть происшедшего.
– Продолжайте.
– Как и на всех нас, окружающая среда наложила на нее неизгладимый отпечаток.
– Что вы имеете в виду?
– Духовную сторону жизни. Это вообще характерно для нашего общества, а в отношении
– Не совсем уловил вашу мысль.
– Я говорю о полном отсутствии чувственности. У людей атрофировано половое влечение. Чем иным, по-вашему, объясняется столь низкая рождаемость в стране?
– Но ведь ваша приятельница была замужем.
– Исключительно из практических соображений. Йенсен промолчал.
– Да, она принадлежала к числу именно таких людей. Но где-то в сентябре или начале октября мы заметили, что ее характер изменился.
– В чем это сказывалось?
– Она стала более вспыльчивой, раздражительной. Казалось, что-то ее беспокоит.
– И это все?
– Нет. Как-то мы трое работали в помещении союза. Я хорошо помню, что это было после столкновений 10 октября, так как мы обсуждали события дня. Нам казалось, что сейчас следует воздержаться от демонстраций.
– Почему?
– Да потому, что при этом люди подвергались опасности. Многие получили ранения. Большинство же вообще было напугано дикими сценами и пассивностью полиции. И действительно, после этого состоялась всего одна демонстрация.
Он замолчал, посмотрел глубоко запавшими глазами на Йенсена и тихо добавил:
– 2 ноября.
– К этому мы еще вернемся. Вы не досказали, что произошло в тот вечер.
– Мой друг приводил в порядок плакаты и лозунги, порванные во время стычек, а я с его женой работал на ротаторе. У нас кончилась бумага, и он отправился в ближайший писчебумажный магазин. Мы знали, что это займет у него минут двадцать. Как только он ушел, его жена вышла в другую комнату. Я не обратил на это внимания. Буквально через минуту она вернулась и встала рядом со мной. Я по-прежнему не обращал на нее внимания. Тогда она взяла меня за руку, и я увидел, что она совершенно обнажена.
– Вот как!
– Она пристально смотрела на меня, я тоже не мог оторвать от нее глаз. Вдруг она сказала: «Иди ко мне. Быстро!» Она хотела, чтобы я лег с ней.
– Очевидно. И это все?
– Что вам еще надо знать?
– Ну хотя бы, как она при этом выглядела?
– У нее был странный взгляд. В остальном же я не заметил ничего необычного. Мне и раньше приходилось видеть ее обнаженной. Разумеется, при других обстоятельствах.
– При каких же?
– В бане, например. Или во время купания. А как-то мы жили вместе в одной комнате в летнем лагере. Там не особенно стеснялись друг друга. Она была миловидной женщиной с маленькими округлыми грудями и очень широкими бедрами. Да, вы правы, я действительно заметил одно необычное обстоятельство: она стояла в непристойной позе, с широко раздвинутыми ногами.
– И как вы поступили?
– Сказал, чтобы она немедленно оделась, естественно. Но мне пришлось повторить несколько раз, только тогда она согласилась надеть блузку. Мне это осточертело, и я ушел домой, не дожидаясь возвращения мужа.
– Это все?
– А что еще нужно? Для меня этого было вполне достаточно. Такое необычное поведение.
– Может быть, оно вовсе не такое необычное, как вам кажется.
– Что вы хотите этим сказать?
Йенсен промолчал, а немного погодя спросил: