Стань моим завтра

Масальская Наталья

Карасев трещал не останавливаясь, замолкая лишь чтобы выпустить изо рта струю сигаретного дыма и даже затягиваясь мычал, словно слова неумолимо рвались наружу.

– Ты же автогонщик, да? Прости братан, я гонки не очень. Я по хоккею. Зато ты сейчас типа постоянно на колесах, – засмеялся Павел и тут же осекся. – Да брось, кому как не мне тебе об этом сказать. Привыкнешь. И к косым взглядам, и к шепотку, – вдруг упавшим голосом добавил он, но тут же спохватился, вспоминая свой веселый характер и принялся рассказывать анекдот, которому смеялся тоже он один.

Марине

было любопытно стоять здесь словно в засаде и подслушивать чужие разговоры. Ей хотелось услышать голос Ковалевича, но он молчал. Она напрягала слух, пытаясь понять, что он сейчас делает и какое у него выражение лица. Карасев не отличался тактичностью, но ему позволительно. В конце концов он говорил о том, о чем другие только шептались, а еще хуже слишком громко молчали. Ее пациенту нужна сейчас эта незамысловатая правда. И она была благодарна Карасеву, что тот сыпал ее щедрой рукой. Воздух был наполнен горьким табачным дымом, коротким эхом брошенных фраз, шорохами колес и костылей. Марина привалилась спиной к стене и запрокинув голову, прикрыла глаза. Так от нее не мог укрыться ни малейший звук.

– А как насчет Лариной? – вдруг прозвучал глухой низкий голос Ковалевича.

Марина распахнула глаза и еще сильнее напрягла слух.

– Э, братан, не про тебя баба. Она не такая, – со знанием дела заявил Карасев. – И вообще, – понизил он голос почти до шепота. – Говорят, ее гвавврач того… Думаю, твоим колесам она предпочтет колеса служебного мерса Романа Евгеньевича, – отрывисто с подхрюкиванием засмеялся Карасев.

Его слова заставили сердце Марины сделать в груди сальто и, больно ударившись о ребра, сбить дыхание. Однако, она продолжала прислушиваться к словам мужчин. Ей было интересно, что на это ответит Андрей.

– Все они одинаковые, – с презрением выплюнул он.

Лицо Марины вспыхнуло, как от пощечины, и она медленно вышла из своего укрытия.

– Ковалевич, вы все-таки решили воспользоваться креслом? – слишком язвительно спросила она, в душе наказывая его за пренебрежение. – А вы, Карасев, опять курите?

Досада и, вызванная услышанным неловкость, продолжали бурлить внутри. Марина пыталась успокоиться, чтобы не выдать себя дрожащим голосом или неловкими, язвительными фразами.

– Я провожу вас, – сказала она, дожидаясь пока Карасев потушит окурок в жестяной банке из-под шпрот, чтобы проводить нарушителей к лифту. – Помочь? – уточнила она у Ковалевича, но тот молча посмотрел на нее из-под темных густых бровей. Даже сидя в коляске он доставал невысокой худенькой Марине почти до плеча. Катя права – здоровенный. Решительно оттолкнувшись руками, он быстро развернулся и поехал впереди их небольшой процессии. Марина улыбалась, наблюдая его упрямство. В любом случае, злость лучше отчаянья.

Убедившись, что Карасев дошел до места, Марина зашла вместе с Ковалевичем в его палату.

Тот обернулся и смерил ее оценивающим взглядом.

– Что, снова сказка? – пробурчал он.

Видя, что Марина никак не реагирует на его слова, развернулся.

– Вам что доплачивают за все эти ваши сказки, за Андрея Николаевича…?

–

А вы, что же, Ковалевич, думаете, что по-человечески – только за деньги можно? – Стараясь не заводиться еще больше, спросила Марина.

Андрей опустил глаза.

– Мне в туалет надо.

– Андрей Николаевич, попросить помощи совсем не зазорно. Но, если вам действительно нужно в туалет… Я подожду вас в коридоре. Десяти минут вам достаточно?

Тот лишь кивнул. Взгляд его синих глаз, притаившийся под черным бархатом ресниц, был твердым и упрямым. Он продолжал смотреть на нее, пока за Мариной не закрылась дверь.

Пока ее пациент геройствовал в одиночку, пытаясь снова лечь в постель, Марина отошла к посту поинтересоваться, кто помог ему сесть в коляску. На что Алина лишь пожала плечами.

Марина вернулась к двери и прислушалась, пытаясь по звуку определить, что делает сейчас ее пациент и не нужна ли ему помощь. Внутри было тихо, и Марина постучала.

– Теперь мне можно войти?

Ковалевич полулежал на кровати и смотрел на нее. Да он не хотел говорить, но сейчас по крайней мере не пялился в стену. Она тихо вошла и, придвинув ближе к кровати стул, устроилась на нем с книгой.

На этот раз ее пациент не возражал против чтения и через несколько минут уже лежал с закрытыми глазами, притворяясь спящим.

***

Выйдя с утра из лифта, Марина первым увидела Карасева у поста дежурного. Повиснув на костылях, он заигрывал с новенькой медсестрой. Та выслушивала его бесконечные остроты с непонимающей, виноватой улыбкой, каждый раз переводя взгляд на проходивших мимо пациентов и сотрудников в немой мольбе о помощи.

– Мариночка Владимировна, доброе утро, – воскликнул он, увидев проходящего мимо доктора.

Паша тут же потерял интерес к девушке и бодро запрыгал на своих костылях рядом с Лариной.

– И чего же вам, Карасев, не спиться? – с наигранной серьезностью спросила Марина. – У вас, насколько я помню, нет с утра занятий.

– Я спросить, – обеспокоенно начал Павел. – Дмитрий Константинович сказал, что меня выписывают.

– Рада за вас, – ответила Марина.

Только дойдя до двери ординаторской она остановилась, вопросительно глядя на своего пациента.

– Так рано еще, – обезоруживающе выдал он.

– Вашему лечащему врачу виднее, Карасев. А ко мне вы будете приходить два раза в неделю, как мы с вами и планировали, – объяснила Марина и взялась за ручку двери.

– Да рано, уверяю вас.

– Не говорите глупости, Карасев. Вы абсолютно здоровы. Зачем вам лишний раз оставаться в душной больнице? На улице почти лето, – улыбнулась она и скрылась за дверью.

На утренней пятиминутке Марина поняла, почему так беспокоился Карасев. Она и сама не возражала против его выписки, считая, что Павлу пора на свежий воздух. Подальше от больничного запаха и уныния.

– Что по Ковалевичу, – раздался голос главного, распугав ее мысли о Павле.

– Из назначенного ему курса, начали пока только массаж, – отчиталась она.