Стань светом моим
Шрифт:
– Ты не яблочко, - вдруг сердито раздалось в трубке, - скорее ананас, вся в шипах и терпкая на язык, когда тобой объешься.
– Оксана, не удержавшись, хихикнула своей шутке. – Что случилось, того уже не изменишь! – Помолчала секунд пять, потом восторженно заговорила, быстро-быстро, словно убеждала саму себя: - Ребёнок – это же здорово! Другие годами ждут да не могут родить, а у тебя будет малыш к окончанию университета, и не надо будет в декретный отпуск ходить, в редакции, где будешь работать, не будут возмущаться. Я думаю, отец тебя поймёт, мы поможем тебе… У нас и коляски две от Данилки остались, одна зимняя, другая летняя,
Я обрадованно засмеялась: на душе стало так легко, как будто долго шла по лесу по неверной дороге и вдруг вышла на знакомую тропинку. Если Оксана приняла, то быстро расставит всё по своим местам, отцу придётся лишь согласиться. Она умеет его убеждать, до моих каникул у неё есть ещё время.
Глава V
При тусклом свете, падающем из узкого окошка сверху, мне было видно, как мальчик напуган. Несмотря на то, что был старше меня и выше на полголовы, он захлёбывался в рыданиях каждый раз, когда люди в чёрных шлёмах-масках заглядывали в подвал. Попытки его разжалобить наших с ним похитителей оборачивались только оскорблениями с их стороны. И хоть язык был непонятным, по тону кавказцев можно было об этом догадаться.
– Не надо плакать, это их раздражает, они ценят стойкость! – сказала я громко мальчику. – Лучше сядь со мной рядом и поговорим. Мне девять лет, а тебе?
Мальчик не захотел отвечать, демонстративно отвернулся к стене. Но всхлипывания его стихли. И кругом вдруг установилась неприятная тишина, страшная тишина. Никто уже к нам теперь не заглядывал. Мы остались вдвоём – и больше нет никого в мире! Мы замурованы под землёй, под бетонными плитами. Кричи – не докричишься!..
Никогда больше не буду рожать – такова была моя первая мысль, когда я пришла в повседневное сознание после лихорадочных схваток, длившихся почти сутки, когда всепоглощающая боль в животе, затмевающая всё вокруг, отступила. Даже после того, как мне поднесли сыночка и он чуть-чуть улыбнулся приоткрытым пухленьким ротиком, я не передумала: пусть демографию страны улучшают другие, а мне хватит подобных испытаний на всю оставшуюся жизнь.
Буду держаться подальше от мужчин. Правда, от одного мужичка уже мне никуда не деться – круглолицое, с тёмным пушком на головке существо, громкоголосое и требовательное, взяло меня в плен навеки. Сына я назвала Антоном. Сама не знаю почему. Нет в моей родне ни дедушек, ни дядюшек с этим именем. Просто пришло на ум – вот и всё. Я стала звать его Тошей.
На выписку из больницы собрались почти все мои друзья. Приехала Оксана с моим шестилетним братом Данилкой. Отец всё ещё был в командировке. Я не встретилась с ним на каникулах: он задержался в своём «походе», последнем, как сказала мачеха, после него он собирается уйти из армии.
Явился с огромным букетом цветов Глеб, сияющий, побритый – наконец-то, расстался со своей бородкой - довольный, словно именно он отец ребёнка. Недаром медсестра так и решила, вот почему протянула завернутого в голубое одеяльце Тошу ему. Глеб принял ребёнка с благоговением и не хотел отдавать Оксане, когда та, усаживаясь в такси, на правах старшей в семье пыталась взять малыша.
– Я усыновлю Тошку, - заявил он, то ли шутя, то ли всерьёз, - Тася, будешь моей женой?
– Я бы с радостью! – рассмеялась я. – Но теперь
– Я выслужусь перед ним, и он даст своё одобрение, правда, Ваша светлость Уашенька!
Мне нравилось, как шутил Глеб, при этом он лукаво и одновременно подбадривающе посматривал на меня. В сложные для меня два месяца перед родами, когда я превратилась в неповоротливую утку с тяжёлой ношей спереди, этот парень стал для меня просто палочкой-выручалочкой во всём. Он много уделял мне внимания: встречал с лекций, водил раза три в театр, несколько раз на выставки картин в художественную галерею, сопровождал в поликлинику.
– Зачем тебе надо таскаться за мной? – как-то спросила я у Глеба. – Ты просто теряешь время. Мы не любовники, не муж с женой, и никогда ими не будем!
– Не хочу, чтобы у тебя произошёл психологический срыв, как у моей сестры в первую беременность, муж работал за границей, она всё одна да одна, вот и случился выкидыш, - пояснил он. – Считай мою предупредительность запоздалым долгом перед сестрой! – тоном, не терпящим возражений, объявил Глеб.
Буквально через день после этого разговора узнала, что он подрался с Валерой Васильевым.
– Я пытался его вразумить, - оправдывался Глеб на мои укоры. – Ну, извини, напрасно дрался, мёртвое дело, некоторые индивидуумы совершенно не поддаются перевоспитанию в связи со своим огромным «эго», они из породы котов, так что не стоит и расстраиваться, а я обещаю, об него больше не буду руки марать. Я лучше на его жене женюсь. – И нежно улыбнулся. На что я только хихикала, хотя, признаюсь, мне нравилось его внимание – я не чувствовала себя брошенной.
В университете я появилась уже в середине мая. Как раз Тоше исполнился месяц. Он научился держать головку, осмысленно смотреть на мир, терпеть хвалёные рекламой памперсы, которым предпочитал всё же мягкие марлевые подгузники, научился не срыгивать на меня после кормления и, слава Богу, спать по ночам больше трёх часов.
Я тоже много чему научилась. Уже не впадала в панику, когда мой сыночек-звоночек заходился в громком плаче, не дрожала вся, поднимая его из кроватки, боясь переломить сыну спинку, не переживала о том, что вдруг ему не хватит молока в моих грудях и он останется голодным. Оксана с Данилкой, прожив у меня самые хлопотные первые две недели, уехали к себе в Москву. С Тошей сидеть до обеда согласилась за определённую плату подруга тёти Маруси - бабушка Анна, проживающая в соседнем подъезде.
Шумной толпой окружили меня однокурсники, расспрашивая о сыне - какой вес, какой рост. Широко улыбаясь, я радостно сообщала о Тоше всё, что просили. К Валере, державшемся вместе с надменным Андреем Васильевым в стороне, никто не лез с поздравлениями, как будто сговорились об этом. Возможно, и так, ведь все знают, что мы необычная семейная пара.
Впрочем, Валера, похоже, особенно и не претендовал на звание отца: лицо его было бесстрастным, словно рождение у меня ребёнка его не касалось. Раз так, ну и чёрт с ним, подумала я, буду продолжать не замечать его, как делала до родов после того, как ему это пообещала. Не желает быть отцом – насильно не заставишь.
А может, прав Глеб, заявивший, что Валера из породы кошачьей? Котам дела нет до потомства, они не испытывают привязанности к детям, не чувствуют себя обязанными заботиться о них, в общем, гуляют сами по себе.