Станция назначения - Харьков
Шрифт:
Один из них был свойским рубахой-парнем, балагуром и весельчаком, который жил открыто, с душой нараспашку, ничего не скрывая.
Другой - человек с подозрительными связями, скрытный, расчетливый, корыстный и жестокий.
Эти два образа никак не сливались в один.
Где же подлинный Прозоров, а где подделка?
"Будто девица на выданье", - сказала о нем одна соседка.
Несмотря на то, что ситуация была не из веселых, это определение не могло не вызвать улыбку. Как-никак, а "девица на выданье", не моргнув глазом отправила на тот свет двух человек. Причем
И все-таки чем помешал Прозорову Кустарь?
Если на убийство члена союза хоругвеносцев его подтолкнула корысть - он знал, что в сейфе ювелира хранятся знаменитая табакерка работы Позье, ценные вещи из Харьковского музея, - то от Кустаря он абсолютно ничем не мог поживиться. В этом смысле "девица на выданье" ни на что не могла рассчитывать. Корысть отпадала.
Тогда что?
Улиманова утверждала, что видит Прозорова впервые и что Кустарь никогда с ним раньше знаком не был.
Почему же Прозоров со своей малоубедительной версией убийства при попытке к бегству стреляет все-таки в Кустаря и убивает его?
Зачем? Для чего? С какой целью?
Все это казалось мне головоломкой. Но, видно, не зря ангел-хранитель Борина позволил своему подопечному в младые годы играть в сыщиков-разбойников, а в зрелые определил на вакантное место в сыскной полиции. В отличие от моего ангела, который никак не знал, куда меня сунуть - то ли в церковники, то ли в революционеры, могущественный покровитель Борина сразу же сумел правильно оценить таланты своего подопечного. Петр Петрович был прирожденным сыщиком. В этом я убедился лишний раз, когда благодаря ему головоломка с убийством Кустаря перестала быть головоломкой. И оставалось лишь удивляться, как мы до всего этого не додумались раньше.
Уже по лицу Борина, когда он вошел ко мне в кабинет, было видно, что произошло из ряда вон выходящее.
– Новости?
– Кое-какие, - и он пикой выставил вперед свою остроконечную бородку.
– Убийство Кустаря?
– Да, - подтвердил он, не пытаясь делать вид, будто поражен моей прозорливостью.
– Садитесь и рассказывайте.
Борин сел, аккуратно поддернув как всегда идеально выглаженные брюки.
Деникин, Врангель, тиф, голод - все это имело самое прямое отношение к гражданину РСФСР Петру Петровичу Борину, но отнюдь не к его брюкам. Брюки старшего инспектора бригады "Мобиль" занимали строгий нейтралитет к тревожным и неустроенным будням. Их не могли смять наступление Врангеля и белополяков, ночные выстрелы и перебои со снабжением хлебом. Они были для старика символом нерушимости и надежности его личного мира, непоколебимости всех его жизненных ценностей, условностей и предрассудков.
Если на человеке хорошо выглаженные брюки, значит, он по-прежнему уважает себя, значит, его не сломило настоящее и он твердо верит в будущее.
Да-с, Леонид Борисович, можете, конечно, улыбаться,
– Если бы всевышний дал Кустарю память похуже, он бы остался жив, загадочно сказал Борин и нежно погладил свою бородку. - Помните, как писали раньше в дурных романах? "Пал жертвой собственной памяти". Прозоров не собирался его убирать. Он к этому не готовился, потому так неуклюже и выкручивался. С Глазуковым все заранее было продумано, а тут...
– Экспромт? - вспомнил я Иду Липовецкую.
– Ежели вам угодно.
– А зачем ему потребовался сей экспромт? Чем ему помешал Кустарь?
– В том-то все и дело. Кустарь, сам того не зная, за горло Прозорова взял. Помните, он как-то обмолвился на допросе, что входная дверь в пещеру Алладина, где его все эти сокровища дожидались, была обита то ли клеенкой, то ли кожей зеленого цвета?
Не могу сказать, что память тут же пришла мне на помощь, но я все-таки кивнул головой.
– Так вот, - продолжал Борин, - как вам известно, эти дни мы обследовали квартиры всех девяти доходных домов в районе Покровки. Среди ста двадцати трех квартир лишь в двух двери оказались обиты зеленым. Одна такая квартира находится на пятом этаже доходного дома Ругаева на Покровском бульваре...
– Общежитие коммуны "Красный факел"?
– Да-с, общежитие. Там, понятно, никакого ограбления не было и не могло быть. Что там возьмешь, кроме пригоршни вшей? Так что дом Ругаева сразу же отпал.
– А где же оказалась вторая квартира с зеленой дверью?
– В Белгородском проезде, Леонид Борисович.
– В каком доме?
– В доме Котова.
– Это там, где Прозоров жил?
– Да-с, там, где Прозоров.
– Уж не хотите ли вы сказать, что Кустарь ограбил квартиру Прозорова?
– Именно так. Дверь этой квартиры обита зеленой клеенкой.
– Может быть, совпадение?
– Мы несколько раз перепроверяли, Леонид Борисович. Ошибка исключена. И драгоценности "Алмазного фонда", и экспонаты Харьковского музея Кустарь похитил там. И письмо, видно, там же хранилось.
– Но, может быть, квартира была ограблена Кустарем при прежнем съемщике?
– Нет, Прозоров тогда уже жил здесь. Он вселился сразу же после выписки из госпиталя. Он-то и обил зеленой клеенкой дверь. Такую клеенку выдавали по ордерам в пятнадцатом распределителе.
Итак, человек, которого мы с Бориным столько времени разыскивали, пытаясь разгадать тайну письма и отыскать драгоценности "Фонда", находился, оказывается, рядом с нами, в здании Центророзыска. И хотя плясали мы, как и положено, от печки, а ни до чего путного не доплясались...
– Прозоров не был в курсе подготовленной нами операции, - сказал Борин. - А когда сообразил, куда и зачем Кустарь его ведет, то...
Да, Кустаря погубила память, а Прозорова - нервы. Прояви он тогда немного выдержки - и вряд ли бы Борин добрался до квартиры с зеленой дверью...
Но чего сама по себе стоит теперь эта квартира!
III
"Тупик" - это полюбившееся Ермашу слово мы тщательно избегали, но иной раз оно вертелось на языке у меня самого.