Станция назначения - Харьков
Шрифт:
Что поделаешь, вся история с квартирой Прозорора и с ним самим представлялась настолько несуразной, а главное - перекрывающей основные пути дальнейшего розыска, что после нее трудно было говорить о перспективах. Практически теперь вся надежда сводилась к Шидловскому. Предполагалось, что он попадет в засаду, которую мы по-прежнему держали на квартире Прозорова. Если Шидловский бывал у Прозорова раньше, то, видимо, должен появиться и теперь. Но уж слишком много здесь было всяческих "если".
Да и когда Шидловский может зайти или заехать к Прозорову? Через неделю?
Да, проморгали Прозорова, проморгали! И когда Ермаш с предельно простодушной улыбкой вспомнил как-то о своей бабушке, которая целый день разыскивала очки, оказавшиеся у нее на носу, я только смог ему ответить еще более широкой улыбкой, настолько простодушной, что на лице Ермаша мелькнуло что-то вроде сочувствия.
– Да ты уж слишком, Косачевский, - сказал он. - Как вышло, так вышло... А об "Алмазном фонде" можешь покуда мне не докладывать. Поговорим о других розыскных делах. Всему свой черед. - И не удержался: - Эгерт ты показывал фотографии Прозорова и Шидловского?
– Показывал.
– Ну?
– Прозорова будто видит впервые.
– А Шидловского что, опознала?
– Говорит, что это Жакович.
– Кто?
– Офицер, который, после казни Каляева помогал его семье, а в восемнадцатом финансировал попытку освободить в Алапаевске сестру царицы Елизавету Федоровну.
– Тот, что ездил вместе с Уваровой и Эгерт на Валаам к Олегу Мессмеру?
– Вот-вот. Я еще тогда Сухова для проверки в Петроград посылал.
– Помню. Уверена, что Жакович?
– Уверена.
– Этого еще здесь для пущей путаницы не хватало, - со злостью сказал Ермаш. - Паршивое дело!
Что и говорить, паршивое. Уж такое паршивое, что дальше некуда!
Ни одно дело, которыми занималась бригада "Мобиль", не было связано с таким неимоверным количеством неудач, как розыск сокровищ "Алмазного фонда". Чехарда фактов, обилие версий, нагромождение самых разнородных событий и ошибки. Бесчисленные ошибки.
Казалось, судьба не то что подсмеивается, а просто издевается над нами, заманивая в тот или иной тупик гигантского лабиринта с бесчисленным количеством перекрещивающихся между собой ходов и переходов.
И все же, как я неоднократно убеждался, судьба вовсе не стремилась полностью лишить нас надежды на благополучный исход. Вдоволь поиздевавшись, она не забывала и обнадежить, подбросив тот или иной подарок.
К таким подаркам своенравной судьбы, которую покойный Артюхин почтительно именовал богом ("Бог не обидит: бабу отымет, так девку даст"), я бы отнес письмо Харьковского губернского уголовного розыска, полученное вскоре после открытия, сделанного Бориным относительно зеленой двери, и долгожданный приезд в Москву комиссара бандотдела Харьковской ЧК Сергея Яковлевича Приходько.
Письмо из Харькова было ответом на нашу ориентировку. Узнав от Эгерт, что Галицкий отобрал из ценностей "Фонда" ряд вещей для реализации, мы отправили в некоторые управления и отделы уголовного розыска соответствующие сообщения. Мы просили в случае обнаружения той или иной ценности "Фонда" принять меры к ее изъятию и
Шансов на успех, учитывая условия гражданской войны, организационную неразбериху и всяческие неурядицы, было, конечно, мало. Но угадай, где потеряешь, а где приобретешь. И вот пожалуйста, неожиданно выскочило на поверхность пресловутое "авось", про которое никогда не забывал многоопытный и великомудрый Борин.
На этот раз "авось" имело форму официального письма с бледно-лиловым штампом, исходящим номером, датой и художественно выполненной подписью в овальном орнаменте завитушек.
Харьковское "авось" в лице начальника губернского уголовного розыска сообщало, что при обыске на квартире у Павла Алексеевича Уварова, подозреваемого в скупке и спекуляции золотом и валютой, среди прочих подлежащих изъятию вещей, спрятанных в отхожем месте (к письму прилагалась фотография отхожего места, являвшаяся наглядным свидетельством того, что бывшему тобольскому вице-губернатору пришлось в Харькове поступиться привычным комфортом), обнаружен мужской перстень с крупным сапфиром. На сапфире изображен Геркулес, вооруженный палицей, с наброшенной на плечо шкурой льва и оливковой ветвью в руке.
В качестве эксперта в уголовный розыск был приглашен "музраб". Сей "музраб", то есть работник музея, и дал заключение, что этот перстень в присланном нами описании драгоценностей "Алмазного фонда" именуется "перстнем Калиостро", "хотя не имеет, как научно доказано, никакого касательства к этому итальянскому авантюристу восемнадцатого века".
Об Уварове, одном из немногих членов "Алмазного фонда", застрявших в России, мы имели некоторые сведения от нашего сотрудника Ягудаева, который прислал из Екатеринбурга обнаруженные в архивах колчаковского департамента милиции документы о розыске ценностей "Алмазного фонда".
После Екатеринбурга Ягудаев отправился в Тобольск, где навел справки об Уваровых и матери Бориса Галицкого, вдове чиновника по особо важным поручениям при тобольском генерал-губернаторе, Марии Трофимовне Галицкой.
Ягудаев сообщил в Центророзыск, что чета Уваровых проживала в Тобольске до лета восемнадцатого года, а затем переехала куда-то на Урал. Но в начале девятнадцатого Павел Алексеевич Уваров (кузина братьев Мессмеров к тому времени перебралась в Харбин) трижды был в Тобольске, где неизменно навещал Галицкую и подолгу с ней беседовал.
К моменту приезда в Тобольск Ягудаева мать террориста, полуослепшая старуха, находилась в глубоком старческом маразме. Зато опрос ее приживалки, пожилой, но бойкой женщины с ясным умом и неплохой памятью, дал далеко не безразличные для нас сведения.
Так, в частности, мы узнали, что визиты Уварова к старухе если и не были инспирированы колчаковской контрразведкой, разыскивающей неугомонную группу Галицкого, которая или готовила очередное покушение на читинского диктатора атамана Семенова, или пыталась подстрелить, как зайца, "бесстрашного рыцаря" чешского воинства генерала Гайду, то уж, во всяком случае, были весьма далеки от филантропии.