Станция Переделкино: поверх заборов
Шрифт:
Но отец угадывал стремление поделиться наблюденным “негативом” и у моих взрослых друзей — никто не устоял до конца перед его расспросами.
Вейцлера и Мишарина и долгое время отец знать не знал — хотя они таили на него обиду: их в Союз писателей с первого раза не приняли, когда отец был председателем приемной комиссии.
Несмотря на обиду, более прямодушный, чем Мишарин, Вейцлер говорил мне о своей мечте: что придет он к нам на Лаврушинский, а отец скажет: “Ты, Саша, пойди в другую комнату, нам с Андреем надо поговорить о наших писательских делах”.
Вейцлер
Потом Александр Николаевич перестал быть отцу интересен — и мне бывало неловко перед Мишариным за отцовскую холодность.
Не могу даже сказать, что Жора меня сдал. Он только сказал отцу: “Нелегко будет Саше нас догонять”. Отец с удовольствием передал мне это высказывание.
Внутренне покривившись, я сказал отцу, что ничего обидного для себя в замечании товарища не вижу: на данную минуту положение Жоры выглядит предпочтительнее, и уж я-то получше других знаю, каких усилий ему стоило нынешнее процветание.
Тем не менее я чувствовал, что отцу Аркадий нравится больше, чем Жора. Конечно, “здравствуйте, наш дорогой Павел Филиппович” Аркадия скорее располагало к себе, чем Жорина якобы забота об улучшении моих дел.
Когда Жора жил в Америке, а мы с Аркадием иногда встречались, я обратил внимание, что при всей своей внешней брутальности и бретерской бравости старший брат в отношении к людям бывал мягче младшего, больше предан товарищеской этике. Но я (и тогда, и потом) ближе был с Жорой. И мне неприятно было, что, не зная толком ни того ни другого, отец отдает предпочтение Аркадию.
И все же не отцу и не Жоре обязан я очередным перерывом в отношениях с младшим братом Вайнером.
Какой-то ветеран (полковник, кажется) прислал на адрес Союза писателей (копия — фигурантам поднятой им проблемы) письмо с обвинением братьев Вайнеров в плагиате. “До каких пор, — цитирую я по памяти конец письма ветерана, — братья Вайнеры будут обкрадывать русских писателей Богомолова и Нилина?”
До этого он привел несколько примеров прямого, как считал он, заимствования. Роман Владимира Богомолова “В августе сорок четвертого” я не читал (читал только повесть “Иван” и рассказ “Зося”) и не могу перепроверить. Те же параллели, какие проводит автор письма с повестями отца, вряд ли можно считать заимствованиями.
В “Эре милосердия” два главных персонажа отчасти могут, конечно, напоминать персонажей “Испытательного срока” — расстановка сил (типов характера) у них схожа. Но и только.
К тому же такого рода противопоставление персонажей — не новость.
Пишет отец, на мой взгляд, лучше братьев Вайнеров. Но это уж на чей вкус. Экранизированы были и та, и другая вещь.
Хотя, если не иду я только на поводу у родственных чувств, актеры в “Испытательном сроке” играют лучше. Олег Табаков лучше Владимира Конкина. Вячеслав Невинный мне тоже нравился больше Высоцкого-Жеглова. Высоцкий играл с большим удовольствием — и некоторые сцены очень хорошо. Но играл хорошо, радуясь наступившему умению. А Невинный впервые снимался — и попал в роль абсолютно. И все же сравнения с Высоцким, каким он стал ко времени съемок в “Месте встречи изменить нельзя”, даже Невинному, артисту вряд ли слабее, выдержать у публики, целиком принадлежащей Высоцкому, было невозможно.
В своем повествовании придерживаюсь принципа не судить победителей, как бы хорошо ни относился я к проигравшим. Реплики из “Места встречи” знали наизусть, а из “Испытательного срока” — нет (успех в этом смысле “Большой жизни” не повторился). Ну и совсем не эксклюзивна ситуация, когда сыщик внедряется к бандитам, — сегодня без нее редкая картина на криминальные темы обходится.
Словом, никто, кроме ветерана-полковника, не винил Вайнеров в плагиате.
И я бы вообще не вспоминал о случае с письмом, если бы не оказался в том самом глупом положении, какого и опасался после переезда отца в один дом с Жорой Вайнером.
После выхода своей первой книжки Вайнеры подарили ее отцу с надписью. Книжку эту, сам не успев прочитать, я дал кому-то — и обратно не получил (детективы Вайнеров были нарасхват).
Отец трясся над каждой книжкой из своей библиотеки — и, мгновенно обнаружив пропажу, закатил мне страшный скандал, вспомнив заодно и Вадима Кожевникова, который так же бездумно разбазаривал библиотеку своего отца.
Я был не менее вспыльчив, чем отец, — и сгоряча пообещал завтра же принести книгу Вайнеров с новой надписью.
С Вайнерами, однако, я тогда не встречался — и договориться с ними о дарении еще одного экземпляра попросил Мишу Ардова.
Миша подал это Жоре как ссору в семье Нилиных из-за его книги. Жора, по рассказу Миши, удовлетворенно хмыкнул — вспомнив, может быть, о том, как надеялся он когда-то, что отец прочет его юношеский роман, а я роман отцу и не передал (знал же, что не прочтет) — и надписал теперь книжку всей нашей семье.
Отец поставил книжку обратно на полку, но читать не стал и никакого, естественно, мнения о заимствовании или, наоборот, напраслине, возведенной на Вайнеров ветераном, иметь не мог.
Я посоветовал ему не обращать на письмо никакого внимания, а с Жорой вести себя, будто ничего не случилось и никакого письма о плагиате он не читал — иначе он и себя, и меня выставляет не в лучшем виде.
Дал совет я, разумеется, зря. Отец поступил по-своему.
С Аркадием он так же дружески беседовал в поликлинике, как и раньше, Жориной жене при каждой встрече в подъезде долго говорил о ее красоте, а с Жорой, никаких, слава богу, отношений не выясняя, стал раскланиваться как с человеком совсем уж едва знакомым.