Станция плененных
Шрифт:
— Потому что за ничего неделанье к койкам не привязывают.
Семен усмехается, мои слова его позабавили.
— Так может проблема в том, что ты как раз-таки ничего не сделал? — Семен откладывает документы в сторону. Он смотрит на меня, что-то обдумывая, а я успеваю передумать сотню вариантов его последующих слов. — Ты не сделал того, зачем тебя посылали на улицы.
Ах вот оно что, нас поймали с поличным. Я пытаюсь что-то сказать, но он жестом руки прерывает мое зародившееся в горле оправдание. И я не нахожу в себе сил, чтобы перебить его. Во рту и горле
— Я знаю, где ты был, — говорит он, и от тона его голоса у меня немеет тело. — И знаю, что видел и что узнал.
Семен встает со своего стула и медленно направляется к койке, к которой я прикован, двигая ко мне стул. Сев напротив меня, он начинает внимательно вглядываться в мое лицо, не то стараясь запугать, не то просто пытаясь понять, тот ли человек находится перед ним.
— О Сергее я тоже знаю, но, признаю, ты куда большая проблема. — Семен разваливается, откидываясь на спинку стула, кладет ногу на ногу и скрещивает пальцы на руках в замок. — Можно сказать, что мне поручили провести с тобой воспитательную беседу.
Ну прям мозгоправ.
— Воспитательную беседу?
— Именно. Никто не позволит тебе сделать то, что ты задумал. Во второй раз. А если считать и то, что сделал твой брат в поисках тебя, то в третий. Вы оба довольно проблемные, и если бы я мог, то сделал бы все от меня зависящее, лишь бы вы двое сюда никогда не попадали. Но прошлое остается в прошлом, и нравится тебе это или нет, но для многих этот город не место их заточения, а их дом.
— Хорош же дом, — усмехаюсь я. — Дома обычно уютно и всего в избытке. А тут кормят непонятно чем и постоянно кто-то умирает. Тебе не кажется, что понятие «дом» у тебя какое-то извращенное?
— Каждому свое.
И в самом деле, каждому свое. Я никогда прежде не задумывался над этим, но сколько в Клоаке «местных» жителей? И где они? В лагере? Есть ли среди «местных» душегубы? Или все «местные» сидят по подвалам? Наблюдают за нами через камеры и препарируют «горожан»?
Но зачем им это?
Почему они это делают?
— Ты должен был искать то, что тебе сказали искать и не совать нос туда, куда не следует. Но ты как и прежде поступаешь по-своему.
— Ничего не могу с собой поделать, дрянский характер. Говорили что весь в бабушку, вот только я ее в живых не застал, не знаю, брешут, возможно.
На этот раз Семен никак не реагирует на мои слова. И я решаюсь на шантаж. Может, он и не самый худший человек в лагере, но и у него есть парочка секретов, о которых лучше никому не знать.
— Ты ведь тоже полез туда, куда не следовало, да?
Как изящно он изгибает брови, так театрально, словно актер на сцене.
— Не понимаешь о чем я? — Приходит мое время усмехаться. — Я говорю о Нине. Что Князь с тобой сделает, когда узнает, что ты приходил к ней в «Рай», а после этого она сбежала, прихватив с собой подружку? А еще ты приводил ее в тот подвал, к кудрявому мужику, препарировавшему «горожан». Вряд ли неофитам можно туда спускаться.
А-а, кстати. Что там Нина говорила мне о подстрекателе
— Это ведь ты позволил ей доехать до конечной станции, чтобы она получила десять жетонов. Так?
Лишь на секунду я замечаю в его глазах испуг. Короткая вспышка, расширившиеся зрачки, а после все как и за мгновение до этого. Вот это выдержка, даже завидую. Одно лишь отличается, выражение его лица. Оно стало каким-то острым, чересчур выраженным в скулах и подбородке.
— Это шантаж или ты решил меня припугнуть? — Семен говорит еще более безразлично, чем в начале нашего разговора. — Я ведь уже говорил, что не желаю тебе зла? Мое отношение к тебе может измениться, и тогда ты пожалеешь о том, что вообще решил показать характер.
— Это угроза?
— Предупреждение.
— Значит, Князь о Нине не знает?
Не отвечает.
— Не пойми меня неправильно, — говорю я поспешно, словно нарочно, — у меня и в мыслях нет доносить на тебя. К тому же мне хватает мозгов чтобы понять, что с единственным врачом в лагере Князь ничего не сделает. Но вот остальные… Если пустить по лагерю слух, что кому-то помогают выбраться на поверхность, многие разозлятся.
— Собираешься учинить очередное восстание?
— Заметь, в прошлый раз не я его начал.
— Но ты его активно поддерживал. И сбежал, как трус, когда понял, что остался с проигравшими.
Вспоминать не хочется, но так и было. Если бы заранее знал, что ничего хорошего из того бунта не выйдет, то предпочел бы отсидеться в стороне.
Семен встает со стула и направляется к своему столу.
— Правда стоит отдать тебе должное, — говорит он, — ты кое-что успел прихватить с собой, чем доставил нам некоторые хлопоты.
Чего он там делает?
Пытаюсь разглядеть, но ничего не выходит. Нехорошее у меня какое-то предчувствие.
— И я предполагаю, что этого у тебя на руках уже нет.
Он не оборачивается, чтобы увидеть мою реакцию. Все и так становится понятно по повисшему в воздухе напряжению.
Ну конечно же…как я мог ни разу об этом не задуматься? В городе куча работающих камер, я стащил у Князя дорогую вещицу, и за все то время, что я скрывался от него, меня никто не выследил и не нашел. Я считал, что в этом лишь моя заслуга, что это я такой крутой и удачливый. Но вот оно как получается, меня просто не искали должным образом.
Меня не искали люди, которые могли или хотели меня найти.
— Не бойся, я не собираюсь доносить на тебя, — повторяет он только что сказанные мной слова. — Мне, в принципе, нет дела до игр Князя в Господа Бога. Если ему так хочется быть на вершине мира, то пусть там и сидит. Но я не позволю тебе мешать моим собственным играм.
Наконец-то я вижу то, чем он занимался у своего стола.
Семен светит шприцом, наполненным какой-то жидкостью на свет, и выпускает из него пузырьки воздуха. По длинной тонкой игле стекает прозрачная капелька раствора, а я чувствую, как у меня на висках образуются капли пота. Дергаюсь, пытаясь освободить руки и ноги, но ремни крепко стянуты, придавливая меня к матрасу.