Станция Университет
Шрифт:
А на занятиях нас стали радовать преподаватели, мы уже научились выделять из них ярких. Одним из таких был Рустем Махмутович Нуреев, время от времени читавший политэкономию. Прославился он не только доскональным знанием «Капитала», но и своими глубокими изысканиями по поводу азиатского способа производства. Тема эта была сложной и недоисследованной советской наукой, хотя вряд ли имела хоть малейшее практическое значение. Рустем Махмутович не был женат. И преподавательницы на факультете об этом активно судачили, чему я, к удивлению, несколько раз становился невольным свидетелем. Но однажды Нуреев все-таки женился. Это вызвало волну пересудов. Однажды я случайно услышал, как одна преподавательница говорила другой: «Интересно, чем же это Нуреев будет заниматься со своей молодой женой в медовый месяц?». «Как чем? — раздался ехидный ответ. — Конечно, азиатским способом производства».
Севка учился в группе Нуреева, а это была группа, у которой политэкономические формулы отскакивали
— Это вопрос сложный, — буркнул Сева.
— И все-таки?
— Если по-простому, это когда производство богатства важнее человеческой жизни. На Западе человеческую жизнь ценят, а на Востоке — нет, и это в определенном смысле естественно, ведь народу там много. Ну, подумаешь, миллион человек угробят на строительстве какого-нибудь канала или какой-нибудь пирамиды. Другой миллион народится. Вот так. При этом рабства нет, зато есть деспотия.
— Так выходит, что у нас азиатский способ?— А ты как думаешь?
Еще был Писемский. Не тот, который писал письма Вяземскому, а наш преподаватель истории экономической мысли. Удивительный молодой человек. В годы общения с нами он достиг высшей человеческой премудрости: знать мы можем только то, что ничего не знаем. Всегда так: чем глубже, обширнее знания человека, чем он мудрее и образованнее, тем яснее он сознает, сколь малы и условны все его познания. Ему было около тридцати, и он круглый год ходил в темно-синем школьном костюме советского образца, под который надевал рубашку цвета хаки. Обувь, в которой мы его наблюдали, тоже не менялась. Это были знаменитые советские войлочные ботильоны на молнии, называвшиеся «Прощай, молодость». Как-то Писемскому на доске написали крупно мелом: «Писемский, пошел на…». Писемский пришел, увидел, спокойненько взял тряпочку и стер свою фамилию. «Остаток фразы оставляю для следующего преподавателя», — спокойно сказал он и флегматично принялся за лекцию.
Философию нам преподавал Владимир Петрович Калацкий, участник знаменитого парада Красной Армии 7 ноября 1941 года на Красной площади, прошедший всю войну. Седой, невысокий, коренастый, аккуратный. Его особенно запомнил Сева. Потому что Калацкий был личностью. Примечательны были его заочные философские споры с Нуреевым. Рустем Махмутович лукаво утверждал, что все в мире относительно, что «речка и движется, и не движется». Совсем другим был Калацкий: «Речка или движется, или не движется, одно из двух!». Спор извечный, в нем мы были на стороне Калацкого.
Девочка Лена и морская пена
В конце весны нас с Севой занесло на стадион «Динамо»: захотели посмотреть игру «Динамо» и ЦСКА в первом чемпионате России по футболу [61] . Добирались на метро. Теперь за вход в метро надо было платить жетонами, которые стоили пятьдесят копеек. Пятачки, символ метрополитена, из-за инфляции ушли в прошлое. А жаль. Я их любил. Они были такие большие, круглые, и пятерка на них тоже была круглая. И герб Советского Союза на них был различим лучше, чем на других монетах. А еще они всегда дружно и звонко высыпались из разменных автоматов, развешанных в вестибюлях метро…
61
Игра состоялась 3 мая 1992 года. Чемпионат России проводился впервые после распада СССР. В высшей лиге чемпионата СССР играли всего шесть российских команд. Для чемпионата России к этим шести добавили 11 российских команд из низших лиг — первой и второй. Самой запомнившейся новой командой был «Асмарал» из второй лиги.
Дерби выиграли динамовцы — 2:1. Но не игру я запомнил. Другое. Мы стояли в динамовском фанатском секторе, когда на передних рядах в полный рост нарисовался заводила, в котором я, к удивлению, узнал Сашку-рыжего, сына моего тренера Петра Михайловича «Понял сё». Сашка заметил меня и улыбнулся. Рядом с ним был Белый: блондин, волосы — до плеч… Он врезался в память еще в школьные годы: тогда случайно мне посчастливилось пройти с ним бок о бок после футбольного матча в толпе фанатов от «Динамо» до «Белорусской» сквозь эшелоны конной милиции и другие преграды. Лил проливной октябрьский холодный дождь, а Белый шел по асфальту босиком, и это меня изумило! «Во Белый дает!» — слышалось со всех сторон… Теперь Белый обнимал Сашку, а тот, повернувшись к нам, фанатам, лицом, к полю спиной, зарядил кричалку:
— Атомная бомба? — он воздел руки к небу.
— Нет! — хором выдохнула трибуна.
— Водородная бомба?
— Нет! — выкрикнула трибуна.
— Бомба, которой играют дети?
— Катя Лычева?
— Нет, — я тоже голосил вовсю.
— Прикладная математика?
— Нет! — все прыгали.
— Оловянные солдатики?
— Ор-де-на Ле-ни-на Мос-ков-ское Динамо!
— Даааааа! Ди-на-мо Москва!
Это было великолепно и напрочь вышибло из головы мысли о надвигающейся сессии и очередном курсовике, который, теперь уже на тему «Выход американских корпораций
62
После реформы Гайдара цены в Москве на основные продукты питания сдерживались за счет дотаций города. К лету 1992 года деньги у города закончились, и Лужков с 6 июня отпустил цены на хлеб, булочные изделия, молоко, кефир. Это тоже отразилось на нас.
На одном «Бородинском» долго не проживешь, деньги были очень нужны. Случай заработать, к счастью, представился. Коммерческий магазин на улице летчика Бабушкина с опаской, но все-таки приоткрыл передо мной свои двери. Он располагался в крохотном двухкомнатном помещении на первом этаже кирпичной жилой башни и распродавал импортную одежду. Хозяева, однако, решили диверсифицироваться и нырнуть в сантехнику и «отделку». Они держали нос по ветру — спрос нарастал: в Москве поднималась волна квартирных ремонтов, которая через некоторое время и вовсе захлестнула город.
Лужков отталкивается от платформы! На заднем плане первый мэр Москвы Гавриил Попов.
Моей задачей было продавать болгарскую, а значит, импортную керамическую настенную плитку «Морская пена» для ванн и туалетов с борта грузовика у магазина «Сантехника» на пересечении Ярославского шоссе и МКАД. «Вот ведь совпадение, — подумалось тогда. — Только что, болея за «Динамо», кричал: «Девочка Лена, морская пена», а теперь я эту «морскую пену» продаю. Знак судьбы, что ли?». «Уходила» плитка замечательно. За ней приезжали даже знаменитости — телезвезды Татьяна Миткова и Евгений Киселев [63] . Миткова приезжала на белом «Мерседесе», причем, по-моему, за рулем. Это была невидаль — женщина, управляющая таким автомобилем!
63
Татьяна Миткова — телеведущая. Евгений Киселев — телеведущий, создатель авторской программы «Итоги» на первом канале «Останкино». Программа вышла в эфир в январе 1992 года.
Появился у меня и второй источник дохода: освоил регистрацию фирм. Вечерами я писал уставы новых товариществ с ограниченной ответственностью, потом между делом закидывал их в регистрационную палату, а дальше работа делалась сама. Клиенты, появлявшиеся из ниоткуда, были довольны, а один из них, вьетнамец Фиеу Нгуен Динь по кличке Федя, спросил, не могу ли я оформлять вид на жительство для вьетнамцев, естественно с выгодой для себя. Вьетнамцев было много, они почему-то не хотели уезжать к себе домой, предпочитая съезжаться в Москву со всех концов бывшего СССР. Маленькие, слабенькие, голодные, они с головой бросались в наш штормовой рынок, пополняя ряды спекулянтов, теневых воротил и контрабандистов. Товара у них было много, особенно алюминиевых кастрюль.