Станция Университет
Шрифт:
Вскоре после этой истории Ерванд с Лавриком устроились на подработку в ларек «Квас» рядом с проходной станкостроительного завода имени Серго Орджоникидзе. В первое же рабочее утро они, конечно с подачи Ерванда, ухитрились забодяжить квас с водой с целью извлечения сверхприбыли. Диффузии, увы, не случилось, и скоро из бочки вместо кваса полилась вода. Долго потом злые с похмелья рабочие осаждали палатку, намереваясь дотянуться своими мозолистыми ручищами до мошенников. Плевались, ругались… Уходить друзьям пришлось огородами…
Писатель Андрей Битов заметил: «Человек, придумавший новое слово, — бессмертен». Ерванд придумал
К слову, тогда мы любили «Московскую», «Столичную», Absolut, Finlandia, а еще были «Демидов» и «Распутин». «Демидова» рекламировали немецким голосом с сильным акцентом: «Демидофф! Русский водка из Германии, Отца Великий! Да он издевается над нами! На кол его!». А «Распутин» боялся подделок. Поэтому его создатели изобрели какую-то премудрую голограмму, и сам Распутин говорил в телевизионной рекламе, что «Распутин настоящий, только когда я изображен на бутылке один раз вверху, а другой раз внизу, и когда вы меня поворачиваете, я вам подмигиваю!».
Визит аборигена
Опали последние листья с деревьев, и в Москву ненадолго прилетел погостить Шахворостов. Он уже отучился год в Америке, исходив Манхэттен вдоль и поперек, и теперь, выиграв новую стипендию, перебрался в престижный австралийский Royal Melbourne Institute of Technology [77] . К этому времени он ухитрился жениться на американке, старше него, которая не раздумывая последовала за ним из Нью-Йорка на самый край света.
Я с трудом узнал своего друга. В красной, в черную клетку, куртке `a lа бушлат и в черном берете, он перестал быть похожим на русского. С трудом подбирая русские слова, Кеша говорил с английским акцентом! А набор кредитных карт в его кармане подсказывал, что передо мной не бродячий студент, а вполне обеспеченный иностранец. Редкий россиянин мог тогда щегольнуть пластиком.
77
Королевский Мельбурнский технологический университет.
— Что происходит в метро? — спросил меня Кеша, вынырнув однажды из подземки.
— Что?
— Ну, во-первых, оказывается, теперь вместо пятаков жетоны.
— Это давно уже.
— А во-вторых, почему за ними такие дикие очереди?
— Эх, Кеш, быстро ты отвык от наших реалий. У нас же инфляция.
— Причем тут инфляция?
— Жетоны должны подорожать со дня на день. Сейчас они стоят рубль, а через несколько дней, ходят такие слухи, будут стоить три. Конечно, все хотят купить побольше дешевых жетонов впрок, вот и очереди.
— А, понятно, — смекнул Кеша. — Кстати, я слышал, Говорухин сказал: если б сегодня повторился августовский путч, он ни за что на свете не пошел
— Я бы все равно пошел. Но мы-то молодые, у нас все впереди.
В один из вечеров мы с Кешей зашли в Домжур, где мой друг принялся гламурно дымить сигарами «Ромео и Джульетта» и тянуть коньяк, ошеломляя своей расслабленной уверенностью всех вокруг. Домой мы возвращались поздно через Патриаршие.
— Кеш, знаешь, — начал беседу я. — Ничто так полно не воскрешает прошлое, как запах, когда-то связанный с ним.
— Сильно сказал.
— Это не мои слова, прочел у Набокова.
— В «Лолите», что ли?
— Нет, в «Машеньке». У него еще «Машенька» есть.
— И что?
— А то, что по мне лучше всего прошлое воскрешает песня.
— Может быть.
— Вот в школе мы пели «Бухенвальдский набат»; когда поступали, изо всех окон звучала ламбада, еще тогда Сьюзи Куатро приехала, помнишь?
— Хищница, затянутая в кожу? Рок-леди номер один?
— Вот-вот. А когда ты уезжал в Америку, был Богдан Титомир.
— А сейчас кто?
— А сейчас Татьяна Маркова: «Вспоминай, вспоминай, мои губы вспоминай», — пропел я.
— Что? — поразился Кеша.
— То. Так и буду помнить это время по губам Татьяны Марковой.
— А она хоть симпатичная?
— По-моему, не очень.
На Грузинке Шахворостов затащил меня в пустой, ярко освещенный, красочный от разнообразия валютный магазин «Дипломат» (бывшая продуктовая «Березка»), где непринужденно купил пару банок «Кока-колы» и бумажные полотенца для рук — продукт, который я видел впервые. От роскоши в «Дипломате» я проглотил язык. Зато Шахворостов даже не думал тушеваться. «В Америке, да и у нас в Австралии, все магазины такие, даже лучше», — нарочито громко вещал он. Многочисленные охранники уважительно посматривали на моего друга.
Турецкая авантюра
Пасмурным утром меня разбудил звонок телефона. Звонил Лёнич.
— Завтра летим в Турцию. Я договорился, паспорт тебе сделают за один день. Виза не нужна!
— Не понял?
— В Турцию! Всего на два дня! Купим дубленки и обратно. Продадим и заработаем. Все просто: там дубленку покупаешь за 100 долларов, а здесь продаешь за 250–300, а то и за все 500. А сейчас сезон. Времена китайских пуховиков проходят! За дубленками будущее. Понимаешь?
— Пока плохо.
— Паспорт стоит $130, билет — примерно столько же. С собой возьми тысячи две с половиной долларов.
— И где же я их возьму? У меня годовая стипендия — двадцать долларов.
— Займи у родителей Остапишина. Деньги тебе нужны на месяц, не больше. Не беспокойся, оборачиваемость высокая.
— Да…? — я был в легком замешательстве.
— Вот слушай, что газеты пишут: «For Moscow entrepreneurs: Destination Turkey. Not for its exotic culture or fabulous food, but for clothes!» [78] , — зачитал Лёнич, прошелестев газетой над телефоном. — А ты заодно и Турцию посмотришь!
78
Для московских предпринимателей: направление — Турция. Не из-за экзотической культуры и великолепной еды, а из-за одежды!