Станция Вашингтон. Моя жизнь шпиона КГБ в Америке

Швец Юрий

Я не смог удержаться от небольшой порции сарказма.

"Пожалуйста, избавьте меня от термина "изысканный". Я уже не новобранец и давно разуверился в изысканности нашего начальства. Я уверен, что у Крючкова были вполне приземленные причины для такого неординарного решения".

"Вас, шпионов, не проведешь, да?" — усмехнулся Петр. сказал Петр с ухмылкой. "Вы, конечно, правы. Крючков приказал нам замять дело Юрченко, похоронить его признание как высшую тайну и официально подтвердить версию о его похищении ЦРУ".

Петр глотнул пепси из моего стакана, прикурил сигарету и лихо выдохнул три безупречных кольца дыма.

"Недавняя волна дезертирства наших разведчиков поставила Крючкова перед очень сложной

дилеммой: как объяснить Политбюро этот феномен и не потерять голову. Отказ младших офицеров от службы он смог объяснить халатностью отдела кадров, и это объяснение было принято. Затем последовали отступления тяжелых офицеров: полковника Гордиевского и не менее полковника Пигузова! Крючков доложил, что они сломались от постоянного стресса, и опять все сошло с рук. И тут — кульминация: Юрченко дезертирует, и не просто дезертирует, а, что гораздо хуже, возвращается и признается в своих грехах. Юрченко, который был светлым мальчиком Крючкова и одним из самых информированных людей во всей спецслужбе…!"

"Подождите-ка", — прервал я тираду Петра, почувствовав головокружение. "При чем здесь полковник Пигузов?"

"Где ты был, на Луне? Пигузова разоблачили как ветерана ЦРУ!"

Я ошеломленно уставился на Петра.

"Ты бы слышал, какой поднялся шум", — продолжал он. "Руководитель партийной организации нашей Академии разведки — агент ЦРУ с десятилетним стажем! Пигузова завербовали где-то в 1974 году, когда он был откомандирован в Индонезию. И с тех пор он регулярно передавал в московскую резидентуру ЦРУ списки наших перспективных сотрудников. Возникла странная ситуация: курсант разведки еще только осваивал свое ремесло под кодовым именем, чтобы сохранить абсолютную тайну от коллег, а Лэнгли уже знал его настоящее имя, подробный психологический портрет и место будущей загранкомандировки. Он сорвал покровы с нескольких поколений офицеров разведки. А ты, как идиот, старательно отрабатывал свое прикрытие в резидентуре, не так ли?"

"Да, но, к счастью, недолго". усмехнулся я. "И что дальше?"

"Бог знает. Похоже, Юрченко — это та соломинка, которая переломит спину верблюду. Если в Кремле узнают о его признании, Крючкову придет конец. Поэтому история с перебежками Юрченко — это самый большой скелет в шкафу нашего шефа. И теперь вы — один из немногих, кто в курсе".

"Зачем ты мне рассказал?"

"Послушай, старик, я пришел в Первое главное управление заниматься разведкой, а не прикрывать задницу Крючкова". Лицо Петра покраснело от ярости. Это был явно крик души, а не поза. "Вы должны понять, — продолжал он горячим шепотом. "Юрченко сдал американцам всю нашу итальянскую сеть. Перед перебежками он провел в римской резидентуре конференцию по работе с местными агентами и выяснил их личности".

"А как же американская сеть?" — невинно спросил я. невинно спросил я.

Питер бросил на меня подозрительный взгляд.

"Разве они тебе не сказали?"

"Пощадите мою нервную систему, ладно?" хмуро пробормотал я.

"Она тебе больше не понадобится", — убежденно заявил он. "На прошлой неделе был арестован Моторин, ваш бывший коллега по вашингтонской резидентуре".

Я почувствовал, как мир рушится вокруг меня. Майор Моторин четыре года проработал в вашингтонской резидентуре и несколько месяцев назад вернулся в Москву. У него была репутация умного оперативника, и известие о его аресте меня ошарашило.

"Я пока не знаю всех подробностей, — продолжал Петр. "К его делу подключили других людей, но, похоже, для ФБР он был просто находкой. Короче говоря, мой друг, у американских спецслужб есть документальное подтверждение того, что вы — шпион. Отныне вы и ваши коллеги по резидентуре — заложники, находящиеся в Вашингтоне по воле американцев, и, скорее всего, их вышвырнут оттуда в любой момент, когда им вздумается".

"И

когда это может произойти?" спросил я.

"Думаю, очень скоро", — ответил Питер после паузы. "Видите ли, освещение "дела Юрченко" американскими СМИ вызвало у спецслужб и Кремля серьезные сомнения в его искренности. В сложившихся обстоятельствах, я думаю, Крючков может поссориться с ФБР и ЦРУ, может даже попытаться их спровоцировать, в результате чего все вы, ребята, окажетесь на свободе".

"Зачем ему это надо?" удивленно спросил я.

"Такой шаг может запутать ситуацию настолько, что никто не сможет сказать, кто виноват в разрушении наших сетей в США", — ответил Питер с лукавой улыбкой. "Есть шанс, что найдут козла отпущения, дело Юрченко закроют, а Крючков сохранит свою работу. Вполне вероятно, что козлом отпущения станет Моторин — все-таки он майор, а не полковник. С другой стороны, Крючкову выгоднее представить, что вся катастрофа произошла из-за оперативной ошибки, а не из-за масштабного предательства наших офицеров. В последнем случае виноват будет он сам, а в первом — найдется виновный в среднем эшелоне. Но это уже вторично. Если у вас есть перспектива, которую вы разрабатываете, вам стоит резко активизировать свои усилия. Уходя со сцены, постарайтесь как можно сильнее хлопнуть дверью. Пошумите".

В тот вечер я решил найти Валентина Аксиленко. Мне нужно было поговорить с ним, чтобы еще раз решить, что делать со своим будущим. Он был едва ли не единственным человеком в спецслужбе, которому я безоговорочно доверял. Мы назначили встречу в популярной пивной "Ракушка", расположенной недалеко от станции метро "Юго-Западная".

По дороге в бар я смотрел в окно троллейбуса, пытаясь понять, изменился ли московский пейзаж за время моего отсутствия, и если да, то в лучшую ли сторону. Увы, город, в котором я провел самые счастливые годы своей жизни, годы, наполненные напряженной учебой, трудом, дружбой и мечтами о будущем, представлял собой унылое зрелище. Пока я был в Америке, в Москве появились явные признаки упадка. Улицы были усеяны кучами мусора, все было грязным. Очереди в магазинах стали еще длиннее, лица москвичей — еще угрюмее и неподвижнее. Последнее впечатление было самым сокрушительным. Находясь в Америке, я охотно читал все, что писали американские газеты о перестройке, и возлагал на нее большие надежды. Но теперь мне стало ясно, что это, скорее всего, очередная красивая сказка, не имеющая ничего общего с горькой реальностью.

К счастью, "Ракушка" была открыта, и я со вздохом облегчения вошел внутрь. В студенческие годы я много времени проводил в этом заведении со своими друзьями. Здесь праздновали успешную сдачу экзаменов, вели шумные дебаты, мечтали о несбыточном. В те времена пиво было свежим, а креветки славились своими внушительными размерами.

Прошло около шести лет с тех пор, как я в последний раз был в "Ракушке", и я не сразу пожалел, что не выбрал для встречи с Валентином какое-то другое место. Пивная представляла собой мрачную каморку, в воздухе стоял запах несвежего пива, туалет был ближе всего к чистилищу, креветки напоминали насекомых. Две подвыпившие женщины в углу шумно ругались. Вокруг сновали сомнительные личности, навевая мрачные предчувствия.

Валентин ждал меня. Он сидел за грязным столом, уставленным пивными кружками и тарелками со скудными закусками, и, казалось, не замечал окружающего.

"Может, пойдем в какое-нибудь другое место?" — предложил я. предложил я.

"В чем смысл? Сейчас везде так", — сказал он. "Садитесь. Рад тебя видеть. Давай выпьем".

Он налил пиво в кружки, и мы выпили.

"Интересная причуда судьбы, не правда ли?" — сказал Валентин, как бы извиняясь. сказал Валентин, как бы извиняясь передо мной. "Понимаешь, я лишился статуса оперативника, меня выгнали в запас".