Станцуй со мной танго
Шрифт:
Когда та подчинилась, забыв при этом дышать, последовал новый приказ:
– Дышите.
И вместе с ней задышал, регулируя тем частоту вдоха-выдоха расстроенной женщины.
Когда теплая вода и пары, сдобренные эликсиром лаванды, возымели успокаивающее действие, и Глаша задышала свободно, босс одобряюще улыбнулся и поднялся.
Мокрая рубашка плотно облепила его рельефный торс и выставила напоказ
– Глафира Степановна, продолжайте дышать, - голос Скворцова вернул ее к действительности и напомнил, что она опять затаила дыхание.
– Я скоро вернусь.
И захлюпал черными носками по кафельному полу.
Скворцову поведение Дриза, спешащего из мужской раздевалки в сторону сауны, сразу не понравилось: помощник сделал вид, что не заметил своего босса. Поэтому единственное, что успел с себя скинуть Леонид, пока несся следом за Марком, были бушлат и башмаки. Теперь, возвращаясь, Леня собирал брошенные вещи и удивлялся, как на бегу сумел расшнуровать ботинки.
«А никак», - нашел ответ «командир», осмотрев вырванные с корнем шнурки. Закинув испорченную обувь в шкаф, достал резиновые шлепки, в которых полагалось ходить в бассейне и, поморщившись от холода, который причиняли мокрые вещи, стянул с себя рубашку.
– Светлана Захаровна, простите, что звоню так поздно, - Леня в очередной раз похвалил себя за идею провести в каждое помещение внутреннюю связь, иначе пришлось бы идти «домой» в одном бушлате и резиновых тапочках.
– Не могли бы вы прислать чистые вещи. Да-да. Я в спорткомплексе. Пусть оставят в раздевалке, а мокрые заберут. Нет, на улице нет дождя. Я, можно сказать, упал в бассейн. Да, вместе с Дризом. Нет, ему сухая одежда не нужна.
Скворцов говорил с экономкой рассеянно, так как все его мысли были заняты таинственной Глафирой Степановной, которая хоть и волновала его как женщина, по сути своей являлась котом в мешке. Неизвестно чего от нее ждать.
Взять хотя бы эту сцену в джакузи.
Леонид по одному взгляду Глазуновой понял: прикажи он сейчас показать ему грудь, и «химичка» без сомнений развязала бы ленточку, удерживающую лиф купальника. Да что говорить! Он кожей почувствовал, каких усилий ей стоило не опускать глаза на его ширинку!
Ее открытое желание импонировало, но в то же время заставляло задуматься: а как повела бы себя Глафира Степановна, окажись перед ней не он, а какой-нибудь другой полуголый кобель? Себя к полуголым кобелям Леонид не причислял (он же был одет!), Дриза тем более в этой роли не видел, но размышления, какими глазами Глазунова будет смотреть на гипотетического любовника, доставляли почти физическую боль.
Руки непроизвольно сжались в кулаки.
Появись здесь и сейчас какой-нибудь смазливый «гипотетический», однозначно утирал бы
«Черт! Что же она со мной делает? – оборвал странные мысли Скворцов и потряс кистями рук, где на внутренней стороне ладоней отпечатались лунки от ногтей.
– Почему, стоит подумать, что Глазунова достанется кому-нибудь другому, и во мне просыпается неандерталец? Осталось только зарычать, как рычит страстный герой какого-нибудь женского романа».
Однажды он заглянул в книгу, что с упоением читала его мама. Та, не сразу заметив присутствие сына, быстро закрыла страницу рукой, не дав дочитать, чем закончатся приключения нефритового стержня в жемчужной бухте.
Хотя Леонид не считал себя романтическим героем, в глазах Глаши он таковым являлся.
Стоило подумать о его сильных руках, крышесносном аромате парфюма, теле, рельефно обтянутом мокрой одеждой, как ее мозг-предатель посылал возбуждающий импульс в «трепетный» орган малого таза.
«Я точно развратница! – Глафира не нашла ничего лучшего, чем заняться самоедством. – Прикажи Скворцов своим бархатным голосом скинуть с себя купальник, и я стянула бы его, не дожидаясь окончания фразы. Да я дышать бы перестала!».
Глаша, устыдившись самой себя, закрыла глаза и медленно погрузилась в воду. Забытая на голове киргизская шапочка поплыла по волнам, словно подбитая уточка.
Жемчужины пузырей, стремящиеся вверх, приятно щекотали тело и вновь вернули к прерванным размышлениям. Глаша со всей очевидностью поняла степень своего падения: ее возбуждал не только голос босса. Его взгляд, его прикосновения и даже очертания сосков, проступающих через ткань мокрой рубашки – все вызывало отклик и желание подчиняться. Дышать? Пожалуйста! Не дышать? Пожалуйста! Раздеться? Трижды пожалуйста! И еще миллион пожалуйста…
Перечисление кипящих в ней желаний заканчивалось на «фейерверке от Скворцова» и словах «жили они долго и счастливо».
«Хорошо, что не посмотрела ниже ремня».
Да уж. Найди она признаки возбуждения, наступило бы повторение августовского сумасшествия. Только уже не в темноте. И не под звуки танго, а под шум, доносящийся из бассейна, где Дриз нарезает круги в попытке успокоиться.
«Марка тоже жалко. Он хороший. Веселый, отзывчивый, даже красивый, но… он друг. Всего лишь друг».
С боссом все по-другому. С бессонными ночами, со слезами в подушку, с болезненными угрызениями совести. А все из-за неправильного начала, после которого открыться стало невозможно… Стыдно.
На милонге она позволила себе быть дерзкой и распущенной. Скворцов ее не узнал, и это было невероятно обидно….
«А куда сейчас подевалась моя отвага? Умерла с последними звуками танго?»
– Глаш-ш-ш-а! Ты уснула, что ли?