Станцуй со мной танго
Шрифт:
Заметив подбирающегося охранника, Савелий Макарович повел подбородком, словно его душил тугой воротник.
– Белые наступают? – спросил он у незримого собеседника.
Ветвь надломилась с громким выстрелом и начала медленно менять горизонтальную плоскость на вертикальную. Плотник, понимая, что конец неизбежен, прижал к груди «струмент» и обратился к тому, кто однажды не смог переплыть реку:
– Держись, Чапай, я с тобой!
Первой достигла
– Етить твою за ногу! Как холодно-то! – успел выкрикнуть плотник перед тем, как черная река приняла его в свои неласковые объятия.
– Етить твою за ногу… - повторил Дриз и начал распахивать пальто, но заметив, что босс уже скинул бушлат и ботинки, зябко поежившись, вновь застегнулся на все пуговицы.
Благо, что старик ухнул в небольшую заводь и не барахтался, иначе сильное течение подхватило бы его и поволокло до колхозной запруды, которая находилась в сотне метров от места падения, а ледяная вода и намокший ватник довершили бы пагубное действие на расшатанный организм.
Антонина и Александра присоединились к компании в тот самый момент, когда Скворцов за шкирку выволакивал из воды плотника, по-прежнему крепко прижимавшего к груди топор.
Перетащив «утопленника» на дощатый настил, Леонид швырнул охраннику оставленный Марком на скамейке пуховик и коротко приказал:
– Переодеть и выставить за ворота. Дешевле будет из города плотников возить.
– Сынок! – закричала Тося, кинувшись на грудь заледенелому Леониду. – Родненький!
Магарыч, начавший было подавать признаки жизни, услышав голос «барыни», прикинулся мертвым – насилу сумели из цепких пальцев вырвать топор.
– Мама? Откуда ты здесь? – сын гладил по голове рыдающую Антонину.
– Материнский инстинкт пригнал, - буркнула Александра Михайловна, протягивая герою ботинки и бушлат.
– Идем к нам, сыночек… Только к нам, - всхлипывала Тося, застегивая куртку Лени. – Мы тебя чаем с травками отпоим, тело медом разотрем, укутаем в пуховое одеяло… Иначе подхватишь воспаление легких или какой-нибудь там менингит… Правда, Саша? – она произнесла последнюю фразу жалобно, но с таким нажимом, что Звонцова, солидно кивнув, тут же вцепилась во второй рукав бушлата. Мамочки словно под конвоем повели «родненького» в свой дом.
А Леонид не сопротивлялся. Забыв об утопленнике и не замечая собственных клацающих зубов, он мучительно придумывал, что сказать медведям, когда те обнаружат в своей кровати Машеньку-Глашеньку.
В то время как «родненький» подыскивал нужные слова, в голове его мамы бушевал шторм. Предательство Якова Ильича она перенесла стоически только потому, что все мысли были заняты Леонидом. Героический нырок в ледяную воду, произошедший на ее глазах, чуть не довел до инфаркта. В том, что умирать рано, Тося убедилась лишь тогда, когда обняла сына и услышала, как пусть и часто, но ровно бьется его сердце.
На
«Да я костьми лягу, но что-нибудь придумаю!»
Зря Ольга думала, что уязвила Антонину, лишний раз показав ей власть над сыном. Еще год назад фокус, может быть, и прошел бы. Леонид казался околдованным и ради семьи и желанного ребенка готов был носить на руках и выполнять любые прихоти, но сейчас моделька лишь разбудила в матери дух противостояния.
– Мам, ты сегодня переночуй в комнате тети Саши…
– Чего это? – она подливала кипяток в таз, в котором отмокали ноги Лени. Сам он сидел на стуле, укутанный до самого горла шерстяным пледом.
Если бы не спящая наверху Глафира Степановна, он никогда в жизни не позволил бы возиться с собой как с малолетним. Скворцов стоически перенес и лимонный чай из ложечки, и разогревающий массаж от тети Саши, во время которого едва не получил перелом всех ребер, и долгую лекцию о разрушительном действии некоторых наглых девиц, которые только прикидываются влюбленными, а на самом деле предадут, как только им станет невыгодно «любить».
Леня кивал головой, мама радовалась, что сын соглашается, не подозревая, что он вовсе ее не слушает, и конечно его странная просьба ввела Антонину в ступор.
– Зачем тебе спать в моей комнате? Я тебе уже на кушетке постелила, - Тося простодушно указала на софу у камина, в котором весело играло электрическое пламя. Рядом с ним на коврике лежал Уругвай и сладко щурился.
– А у него там еще одна голая девица, - возьми, да и ляпни тетя Саша.
Тося медленно опустилась на пуфик для ног, Леня, напротив, резко поднялся и опрокинул металлический таз. Вода из него хлынула широким потоком и затопила коврик. Уругвай, услышав грохот, спросонья не понял, что происходит, и кинулся куда глаза глядят, разбрызгивая воду во все стороны. Столкнувшись с креслом-качалкой, на котором сидела Александра Михайловна, взвизгнул и запрыгнул ей на колени. Кресло не выдержало двойную нагрузку и, хрястнув не хуже того сука, с которого сверзнулся Магарыч, рассыпалось.
Тетя Саша, оказавшись на полу, да еще и придавленная собакой, громко охнула, Тося ахнула, Уругвай завыл, а Леонид выругался популярным в эту ночь выражением «Етить твою за ногу!» и, запнувшись о свисающий край пледа, пролетел ласточкой до самого камина.
***
– Признавайся, кто в маминой комнате?
– тетя Саша обрабатывала небольшую, но весьма кровящую рану на темечке Леонида.
Раненный поморщился: то ли ему не понравился вопрос, то ли зеленка оказалась отменного качества.