Становление Европы. Экспансия, колонизация, изменения в сфере культуры (950—1350 гг.)
Шрифт:
Целостность нового крупного владения могла зависеть от успешного наделения землей вассальных рыцарей. Этот момент был особо подчеркнут в тексте средневекового французского автора, который описывал основание королевства Кипр. ((Теперь, — писал он, — я вам поведаю,
что сделал король Гвидо, когда обрел в свое владение остров Кипр. Он разослал гонцов в Армению, Антиохию и Акру и по всей земле, с известием о том, что обеспечит хорошими средствами к пропитанию любого, кто приедет жить на Кипр… Он дал им богатые фьефы… Наде -лил бенефициями 300 рыцарей и 200 рядовых конников.., и таким образом король Гвидо обжил остров Кипр; и я говорю вам, что если бы император Баддуин обустроил Константинополь так же, как король Гвидо — остров Кипр, то он бы его никогда не лишился» 87.
В глазах этого наблюдателя решающая разница между недолговечной франкской колонией в Византии и более прочной на Кипре заключалась в активной раздаче фьефов.
64
Роберт Бартлетт. Становление Европы
Не только в государствах, образовавшихся в результате завоевательных походов, шло
Там, где появлялись феьфы, шло и распространение феодальной лексики в языке. У всех народов, населявших периферию франкской Европы, в ту эпоху в языке появилось множество заимствова -ний, чаще всего срранцузских, связанных со снаряжением и привы -чками рыцарей-переселенцев, которые на протяжении XI—XIII веков селились на этих землях. В венгерский язык слова со значением «шлем», «доспехи», «замок», «башня», «турнир», «герцог», «фьеф» и «маршал» пришли из немецкого, причем некоторые, например, «турнир», до этого были заимствованы немцами из французского91. Германское слово «всадник» (современное немецкое Ritter — «рыцарь») было в ходу в средневековой Ирландии (ritire) и Богемии (rytiry) для обозначения рыцаря92. Польские и чешские слова для фьефа — прямые заимствования из немецкого (от слова
2. Аристократическая диаспора
65
Lehen). Ha юге Италии нормандцы ввели в широкое употребление бывшее до этого редким слово «фьеф»9^. Новые волны переселенцев привносили с собой новую терминологию, что отражало различные типы общественных и правовых отношений.
Сплоченность иммигрантов зависела от обстоятельств их переселения. Иногда разом перебирались на новое место целые группы лордов с вассалами, как было в случае с нормандцами, осевшими в Шропшире после 1066 года, которые, как оказалось, и в своем родном герцогстве были связаны определенными феодальными отношениями94. Нормандцы, переселившиеся на юг Италии, были связа -ны тесными семейными и феодальными узами. В более общем плане могло иметь место происхождение из одной и той же местности, что уже придавало новым поселенцам большую сплоченность. Так, например, государство крестоносцев Триполи первоначально было населено преимущественно выходцами с юга Франции, а Антиохийское княжество — нормандцами. Из пятидесяти пяти благородных поселенцев Иерусалимского королевства первой волны, чьи европейские корни удалось проследить, двадцать три (то есть свыше 40 процентов) были выходцы из Фландрии и Пикардии95. В других случаях, однако, набор в войско крестоносцев проводился в индивидуальном порядке, и тогда только связи с местной династией сплачивали колониальную аристократию, В Венгрии семейства новых магнатов имели французские, итальянские, испанские, русские и чешские корни, с преобладанием немецких, вот по -чему там не могло сформироваться цельное мировооззрение имми -грации96.
Судьба коренной знати перед лицом завоевания и наплыва иммигрантов порой складывалась трагично. Ирландские правители восточных районов Ирландии целиком были вытеснены уже в ходе первой волны переселения. В Валенсии мусульманская знать какое-то время (а точнее — несколько десятилетий) после падения города в 1238 году еще сохраняа свои позиции, однако в ходе восстаний, имевших место в середине столетия, исчезла окончательно97. В тех областях, где местные династии контролировали процесс иммиграции, исход обычно оказывался более сбалансированным. Например, к 1286 году пять шотландских графств находились в собственности англо-нормандских иммигрантских фамилий, однако восемь оставались у местных династий9”. В Венгрии эпохи Позднего Средневековья, как уже упоминалось, потомки иммигрантов занимали влиятельное положение
66
Роберт Бартлетт. Становление Европы
2. Аристократическая диаспора
67
следниками), в то время как в нормандских владениях в тех же областях установилось право первородства100.
Порой частым явлением становились браки между переселенца -ми и коренными жителями. Практически повсеместно наблюдался дисбаланс в демографическом составе эмигрантов, со значительным преобладанием мужского пола, и смешанные браки обычно заключались между мужчинами-колонистами и женщинами местного происхождения. По сути дела, женитьба на наследнице богатого местного рода была для многих поселенцев верным способом укре -пить свои позиции в обществе, поскольку тем самым они разом получали семью, земельную собственность и покровительство. Бывало, что командир наемников брал в жены дочь хозяина, как в случае с Робертом Гвискаром, женившимся на Зихелгайте, дочери князя Салернского Гаймара V, или с Ричардом Фицгилбертом (по прозвищу Мощный Лук), который взялд в жены дочь Дермота Макмарроу Лейнстерского — Аойфе. Аналогичным образом, когда Пан-дульф III Капуанский пожелал отблагодарить за поддержку нормандского вождя Райнульфа, «он отдал ему в жены свою сестру»101. На высшем уровне серьезных препятствий к смешанному браку не существовало. Из жен первых маркграфов Бранденбургских (которых было шестнадцать) половина была славянского происхождения102.
В долгосрочном плане влияние аристократической иммиграции в значительной степени определялось людскими ресурсами. Там, где иммигранты имели небольшую численность, политика экспроприации и вытеснения могла стать невозможной. Леон-Робер Менажер в своих доскональных и вдумчивых работах, посвященных Южной Италии, установил все фамилии переселенцев знатного происхождения XI—XII веков. Их оказалось 385. Даже если делать поправку на недостоверность источников, вырисовывается картина небольшой кучки нормандцев и других рыцарей с севера Франции среди подавляющей массы ломбардийцев, греков и мусульман. Однако если колонисты аристократических кровей и составляли явное меньшинство, то это длилось недолго. В других же областях состав населения оказался более сбалансированным — например, в Ирландии, где в Позднее Средневековье весьма остро встал вопрос интеграции колониальной знати или, наоборот, ее дальнейшего существования в качестве изолированной элиты.
Отношения между переселенцами и коренным населением были окрашены враждебностью в различной степени — в зависимости от обстоятельств завоевания и прежних культурных различий между этими двумя группами. Барьер между христианами и не-христианами обычно оказывался непреодолимым, однако тот факт, что мусульманская знать в некоторых регионах уцелела, показывает, что истребление не всегда было единственным решением вопроса. Отношение жадной до завоеваний аристократии Высокого Средневековья к туземным народам и культурам складывалось различ-
образом. Она могла оказаться в роли чуждой и победоносной элиты, составить узкий круг безраздельных правителей, восприимчивых, тем не менее, к местной культуре, либо смешаться с местной знатью.
В некотором смысле признаком культурной адаптации служит Тот факт, что связанные с топонимикой фамилии чаще происходили от новых владений, нежели переносились со старых мест. Это особенно заметно у родов, стоявших не на самом верху феодально -го класса, а чуть ниже, поскольку на родине у них, как правило, не было таких значительных владений, чтобы приставлять их названия к своим именам. Как упоминалось выше, мало у кого из осевших в государствах крестоносцев в родовых именах были западноевропейские топонимы. «Тот, кто прежде носил фамилию “Реймский” либо “Шартрский”, отныне стал зваться “Тирским” или “Антиохий-ским”, — писал один переселенец, — и названия своих родных мест мы уже позабыли»*03. Рыцари, для которых новой родиной стала Сицилия, взяли себе имена от названий своих новых владений104, а во франкской Греции новые господа предали забвению старые фамилии и взяли себе новые, подобно тому, как змея меняет кожу: «Морейские баннереты, вместе с рыцарями, стали возводить замки и бастионы, и каждый обустраивал новую территорию как свою собственную; как только они построили все эти укрепления, они отринули свои старые фамилии, привезенные из Франции, и приняли новые — по названиям местности, которую они освоили»105. Конечно, это все второстепенные признаки, и значение их, возможно, ограничивается получившейся в результате лингвистической экзотикой: Симон Тивериадский, Ричард Кефалонийский. Но в конечном счете имена и фамилии равносильны удостоверению личности.
Изменения, происходившие в языке в колонизованных областях Европы, в итоге определялись не столько самим фактом аристокра -тической иммиграции, сколько масштабами сопровождавшего ее переселения простолюдинов. Подробнее эта проблема будет освещаться ниже, сейчас отметим только, что, по-видимому, не было случая, чтобы осевшие в новых местах аристократы оказывались единственным источником фундаментальных изменений в языке. Ни нормандцы в Южной Италии, ни франки в Восточном Средиземноморье не создали нового франкоязычного региона, хотя французский язык и был у них признанным языком литературы. В Англии нормандская знать, похоже, уже через несколько поколений стала считать родным языком английский.