Стану тебе женой
Шрифт:
– Прости меня. Очень тебя прошу. Прости, – совсем наглею и прижимаю её руку к своему лицу, может, хоть так в каменном сердце что-то ёкнет. – Я не могу тебя потерять, Наташа. Просто не вынесу этого.
Медленно она поворачивает голову и скашивает взгляд. Не в глаза смотрит, а куда-то в район запястье, на циферблат часов, что ли.
– Бог простит, и я прощаю, – цитирует Евангелие, только легче от этого не становится. Уверен, она ответила из ряда "на отвали".
– Наташа, я люблю тебя. Я выдержу любое твоё наказание, только знать бы, что ты действительно меня
В день выписки я долго сижу на койке, тупо уставившись в зеркало перед собой. Последние недели наложили неизгладимый отпечаток не только на моё сердце, но и на всю меня в принципе. Лицо исхудало, щёки впали, а таких острых скул я отродясь не помню. Но если говорить откровенно, то выгляжу я намного лучше, чем себя чувствую. Внутренние ощущения таковы, будто по мне катком проехались, а затем ещё и танком. Наверное, раскатанная лепёшка в духовке ощущает себя комфортнее, чем сейчас себя я.
Милая санитарка помогает мне одеться. Я так и не научилась это делать как положено одной рукой: банально не могу застегнуть крючки на лифчике. Волосы собирает в хвост тоже санитарка, которую я не устаю благодарить. Когда я, полностью одетая и с собранными сумками, сижу на койке, в палате распахивается дверь и на пороге замирает Радмир.
Встречаемся взглядами. Он смотрит в упор и не моргая, будто на музейный экспонат, а я же быстро опускаю глаза и тупо пялюсь на его ботинки.
– Привет, – его голос немного вибрирует, и я даже чувствую волнение, которое испытываю сама.
Это какой-то новый этап отношений. Что-то незнакомое и чужое, потому отныне мы не знаем, как вести себя рядом друг с другом.
По-прежнему сижу на койке и не смотрю на мужа, поэтому, когда Радмир подходит вплотную, то молча опускается рядом со мной. Между нами каких-то жалких тридцать сантиметров, но они как барьер, выстроены из такого плотного металла, что пробить их толщу обычными словами не получится.
Я много думала о нас с мужем. В больнице у меня было предостаточно времени для этого дела и если поначалу я пыталась найти хоть какие-то оправдания случившемуся, то уже буквально недавно поняла: нет смысла копаться в прошлом, ситуацию не изменить, но изменить к ней своё отношение всё же нужно. Самая большая потеря в моей жизни – не родившийся ребёнок, зачатый в любви с любимым мужчиной. И как бы я ни старалась хоть немного притупить боль от утраты, ничего не выходит. А глядя на Радмира, становится ещё больнее, потому что он напоминает мне о нашей дочери и всегда будет напоминать. К сожалению.
– Как себя чувствуешь? – его рука некрепко сжимает мою и от этих прикосновений волоски на коже встают дыбом.
– Нормально.
– Лиза уснула, пока мы ехали к тебе в больницу. Так что она сейчас в машине, спит на заднем сиденье. Она с водителем, не волнуйся.
Ничего не говорю в ответ. С неких пор в общении с Радмиром я обхожусь односложными предложениями. Мне физически не хочется разговаривать с ним. Возможно, когда-нибудь меня отпустит и я смогу вести себя с Радом как раньше, но это неточно.
– Если ты готова, то можем ехать? –
Оказавшись на улице, оглядываюсь, будто попала в чужой мир и не знаю, как здесь всё устроено. За те дни, что провела в больнице, я конкретно одичала, утонув в своём горе. А потому сейчас всё кажется таким незнакомым, но таким шумным и суетливым. Оказывается, в мире ничего не изменилось: солнце светит, люди ходят на работу, машины ездят по дорогам, всё как обычно, кроме того, что мне теперь плевать на всё это.
***
Машина тормозит во дворе загородного коттеджа Радмира. Да, для меня этот дом так и не стал моим, и про себя я всегда его считала чужим, но вслух про это, конечно же, не говорила.
Радмир помогает выбраться нам с Лизой из машины и, придерживая меня за талию, ведёт к коттеджу. Я не прошу мужа убрать руку, хотя на самом деле этого мне очень хочется. Хочется спрятаться от него, скрыться, как улитка в своей ракушке, и не выползать до тех пор, пока не минует опасность. Мой муж опасный человек, в этом я дважды убедилась на личном опыте. Дважды была в больнице, потому что в меня дважды стреляли. Третьего раза могу просто не вынести, ведь не кошка и девять жизней не имею.
В доме вкусно пахнет едой, потому что в гостиной нас встречает накрытый стол. Но я лишь глотаю слюну и прохожу мимо, не имея ни малейшего желания садиться за один стол с Радом. Я боюсь ему признаться, что избегаю его. Боюсь произносить вслух самое страшное, что не вылезает у меня из головы целыми днями.
– Наташ, а ты куда, давай пообедаем? – предлагает муж, когда я беру курс в сторону лестницы.
– Я неголодная. Спасибо.
Не дожидаясь ответа, всё-таки ступаю на первую ступеньку. А спину жжёт между лопатками, потому что муж смотрит мне вслед и я уверена, сейчас его взгляд не выглядит радушным.
Почти целый день провожу в детской вместе с дочерью. Только рядом с ней и её беззаботной улыбкой мне ненадолго удаётся отпустить мысли и кое-как заштопать на сердце кровоточащие раны. А когда дело близится к ночи, нарочно устраиваюсь на одной кровати с Лизой, благо, что она большая и вдвоём мы свободно помещаемся.
В комнате открывается дверь, а я, сильнее зажмуриваюсь, притворяюсь спящей. Да, вот так по-дурацки избегаю Радмира. Его красноречивый вздох звонко ударяет меня как пощёчина и я снова глотаю непролитые слёзы.
***
Моей выдержки хватает ровно на неделю. Именно семь дней, бесконечно долгих и похожих друг на друга, приводят меня к мысли, что так больше не может продолжаться. Именно поэтому я целое утро морально готовлюсь к тяжёлому разговору. Будет трудно убедить Радмира, что это конец, но ещё труднее жить с ним дальше и на осколках разбитого сердца строить сомнительное будущее.
Посмотрев на себя в зеркальном отражении, всё-таки нахожу силы выйти из спальни и спуститься на первый этаж. Знаю, Рад постоянно пропадает в своём кабинете, а потому, когда равняюсь с дверью, даю себе немного времени перевести дух.